Единственная… Киносценарий.

Авторы: В.Авва, С. Леонтьев
Редактор: С. Гродников

 Начальные титры идут на кадры изготовления скрипки.Залитый средиземноморским солнцем лес. Падает дерево. Крупно кольца на его стволе. И далее только крупные планы. Не видно ни мастерской, ни рук, только обработка дерева, и лишь в конце становится понятно, что мастер создает музыкальный инструмент. Этот инструмент – скрипка.Звук. Может быть только интершумы: мастер создает инструмент и насвистывает милую классическую мелодию.

Как известно, Одесса – лучший город на земле. Ну, по крайней мере самый щедрый.Ведь он дал миру несоизмеримо больше, чем мир дал ему. З0-е годы не были простыми вообще, и, в частности, они не были простыми для Одессы, хотя и в это время город продолжал цвести и расцветать. Рос порт; строились новые жилые дома в стиле неизбежного советского конструктивизма, может быть, несколько суховатого и лаконичного для Одессы, но пыль, акации и виноградная лоза быстро укрывали и оплетали советскую геометрию, придавая ей; одесскую человечность и мягкость.На всю страну гремела слава глазной клиники Филатова, созданной недавно, в 1936 году. Только-только отметила 20-летие швейная фабрика имени Воровского (кто был Воровский при старом режиме? – спрашивали одесситы и сами отвечали,что,наверное,он был тогда портным…).Институт виноградарства и виноделия им.Таирова трудился над важнейшей хозяйственной задачей напоить народ первоклассными винами и шампанским. В 1941 году завершено строительство первой троллейбусной линии в Одессе, построено депо и даже завезены 10 троллейбусов ЯТБ-4, но открыть линию помешала война.Город жил и любил эту жизнь. Теплыми южными ночами совершали бесконечное дефиле по Приморскому бульвару учащиеся Высшего электротехникума сильных токов им. тов. Гринько с рабфаковками мединститута, а студенты консервного института гуляли тут же со студентками Консерватории под ручку…Одесский роддом No 1 готовился к полувековому юбилею; он был создан в 1892 году в ознаменование 25-летия бракосочетания императора Александра III и императрицы Марии Федоровны…Вся мужская половина Одессы болела футболом. И хотя местное «Динамо» в конце 30-х не очень успешно выступало в группе «А» чемпионата СССР, но Николай Табачковский (правый защитник) и Михаил Волин (левый защитник) прочно входили в список лучших футболистов страны. Заметим, что на задних дворах и пустырях Одессы в футбол играли не только школьники и подростки; по вечерам здесь нередко с увлечением гоняли мяч моряки с зарубежных торговых судов и местные докеры.Другой одесской религией была музыка. Даже в трудные 20-30-е годы концертная жизнь  била ключом, сюда приезжали лучшие мировые гастролеры. И еще была традиция: каждого одесского ребенка «из хорошей семьи» обязательно вели «слушаться» к знаменитому педагогу и скрипачу Петру Соломоновичу Столярскому, и можно себе только представлять, как были счастливы родители, которым после прослушивания Столярский говорил: «Я буду с ним заниматься»…

Нашим мамам посвящается…

Настроение кадра. Свет падает на людей и предметы не прямо, а через что-то: листья винограда, навесы, плетеную мебель, шторы, одним словом – ажур.

Сцена 1. Одесса. 1941 год. Экстерьер.Пляж в Одессе. День.

Сначала кажется, что в кадре ожившая картина Дейнеки «Будущие летчики». Тот же спуск на городской пляж, лестница с каменными шарами, голубой простор и планер над морем. Двое мальчиков 7-9 лет зачарованно следят за полетом планера.

Людей на пляже не много. Корпулентные одесситы и одесситки, их упитанные дети. Компания молодежи: юноши, девушки весьма спортивного вида играют в мяч, красивые женщины и мужчины, молодые парочки, местные и приезжие, торговка газировкой под линялым тентом-маркизой предлагает ситро, крем-соду или чистую.
Слышны разговоры отдыхающих.Бабушка:– Жорик вылазь из воды тут же. Ты уже синий и стучишь зубами.Внук:– Бабушка, подожди, – я еще не пописял.ЗагорающиеОна:– Куда ви поставили вонючую рыбу мне на голову!Он:– Моя рыба пахнет не хуже вас, мадам.Женщина возле торговки газировкой:– Не делайте из торговой точки гармидер, налейте газировки, наконец.Рядом с торговой точкой бездыханная от жары собака лениво следит за полетом шмеля вокруг миски с раскисшей черешней. Играет патефон. Петр Лещенко испоняет танго Оскара Строка «Черные глаза».Мы следим за двумя бегущими мальчиками ( 7-9 лет, может с собакой). Они только что искупались. Их бег начинается с пляжа – они бегут по загорающим, наступая на толстых женщин, перепрыгивая загорающих. Вслед им несутся крики проклятия и обещания догнать и надрать уши.

Сцена 2.Экстерьер.Одесские улицы и парк. День.

Наши бегущие мальчишки немного хулиганы. Следя за их бегом мы показываем город: набережную, военные корабли, отдыхающих, семью во дворе, кто-то точит ножи, открытые окна, шумы: смех, фортепиано, ресторан. Из окна дома напротив слышна мелодия, она становится громче и громче. Играет контрабандная пластинка Вертинского: «Я безумно боюсь золотистого плена ваших медно-змеиных волос, я влюблен в ваше тонкое имя Ирена…».Пацаны вбегают на летнюю эстраду в парке. Пробегают мимо. На эстраде хор художественного свиста все артисты мужчины похожие на метроделей: черный низ, белый верх. Дирижер, длинный как жердь, стоит спиной к публике, на нем китель и капитанская фуражка.Исполняется, то есть высвистывается, танго Оскара Строка «Скажите, почему». Публики немного.Рядом с хором на стендах наглядная агитация и афишы. Афиши смешные: «Джаз-банд клуба канатчиков играет песни Утесова».
Рядом афиша футбольного матча: «Спартак (Одесса) – Стахановец (Сталино)».
Афишы летнего кинотеатра: 21-го июня идет «Танкер Дербент», 22-го «Валерии; Чкалов» в 20.00) и «Музыкальная история» (в 22.00), завтра 22 июня года лекция – диспут –“Может ли комсомолец лузгать семечки во время просмотра фильма ”Чапаев”. Лектор Вячеслав Иванов.Пацаны, сокращая путь, перелезают через всю наглядную агитацию и попадают из парка на задний двор школы.Там на вытоптанной площадке ребята постарше играют в футбол. Чуть в стороне расставлены школьные парты и мужчина в тюбетейке и фартуке красит их. Путь ребят проходит мимо, они на бегу здороваются, затем поднимаются по улице вверх, футболисты и клубы поднимаемой ими пыли остаются внизу, и нам вместе с бегущими мальчишками открывается потрясающий «открыточный» вид на порт.

Внутренний двор большого дворянского дома. Балконы и террасы висят буквально над головой. Во дворе тенистые деревья. Начало праздника. Мы видим, как несколько женщин накрывают стол, ставят на него тарелки и блюда с кушаньями – овощами, рыбой, мясом, плетеные бутыли с вином, вазы с фруктами… Женщина в розовом платье – нянька пересчитывает приборы, ее дергает за подол маленькая девочка; тетка сбивается со счета, ругается, берет девочку на руки и начинает считать заново.Часть гостей уже собралась, они беседуют, пытаются помогать хозяевам. Кто- то в ожидании, по-любительски и фальшиво насвистывает мелодию танго Строка «Скажите, почему» попугаю, сидящему на кольце в клетке. Видимо, песня хит лета. Все это звучит наивно и мило. В ответ попугай кричит: «Шикарно, шикарно…»Несколько детей нарядно одетых и причесанных возятся с котятами. За маленьким столиком играют в шахматы: один молодой, коротко стриженный, в футболке; другой в возрасте, на нем светлый костюм и летняя шляпа; похож на профессора.Профессор:– Вы выбрали замечательную профессию, Николай. СССР – северная страна – сколько у нас, скажите, того юга. А ведь трудящийся человек и в Магадане, и в Москве хочет иметь и помидоры, и баклажаны, и компот из персиков. Люди хотят жить, и хотят жить хорошо…Стриженный:– В классе все ребята собирались стать летчиками или танкистами. Только я пошел в консервный институт.Профессор:

– И неплохо сделали. Танкистам ведь тоже нужны витамины. Это вот моя специальность скоро будет, наверное, не нужна.

Стриженный:

– Почему же, Михаил Аронович? Вы уже столько лет преподаете еврейскую литературу, вас знают по всей стране и за границей.

Профессор:

– Проблема в том, что еврейская филология плохо совместима с соцреализмом, а социализм с заграницей.

Наши мальчишки вбегают во двор и пробегая мимо няньки, вытирают лицо и руки о ее фартук. Садятся за стол. Переводят дыхание. Рядом с ними девочка лет двенадцати, очень некрасивая, рыжая, в очках, угловатая и совсем “правильная”.

В середине стола поднимается человек в костюме и вышитой украинской сорочке. Это Самуил Валерьевич. У него в руках бокал из цветного хрусталя. Он ждет общего внимания и тишины. Разговоры и шум стихают.

За столом собрались люди, которые все вместе представляют собой моментальное фото физиономий довоенной Одессы. Директор Нового базара, кругленький и лысеватый с юной женой. Капитан торгового судна с лицом благородного пирата; рядом солистка театра музкомедии – из тех женщин, которые навсегда останавливаются в своем возрасте где-то между 35 и 39 годами. Крупная, несколько мужеподобная жещина-врач, похожая на Голду Меир, с маленьким послушным мужем.

Старый друг семьи Самуил Валерьевич, похож на состарившегося пуделя. Учитель музыки, пожилой профессор еврейской филологии, инженер- путеец. Начальник отделения милициию Женщины трудноопределяемых занятии: – то ли продавец, то ли медсестра в сопровождении мужей пролетарских профессий. Они, наверное, соседи. Коммунисты из Испании – женщины, с ними студент-переводчик.

Историческая справка:

Чтобы пояснить настроение этого застолья, уместно чуть вспомнить об одесском умении ходить в гости и о «гостях» вообще как о части одесского стиля жизни. В гости здесь ходить любят, приглашают сеьезно и заранее, к гостям готовятся основательно, особенно – дамы.

Они подбирают наряды, что-то одалживают у подруг, меняются (ведь в этой блузке меня уже видели…). Поход в гости – это демонстрация себя, семьи, детей, достатка и успеха. Тут не очень важны подарки, зато очень ценится правильно выраженное уважение.

Каждый праздник откладывается в коллективной памяти навсегда. Это ответственное во всех смыслах мероприятие, где всегда есть возможность продемонстрировать и щедрость, и широту, и вкус, и старание и признательность.

Виновник торжества – папа БЕРТЫ – БОРИС ГРИГОРЬЕВИЧ. Жизнь сделала его не еврейским философом, не зиновием гердом, не бабелевским арье-лейбом, а человеком сильным, корпулентным, фактурным, на котором прекрасно сидит выходной костюм и харизма.

Некогда он был сильным физически. Эдакий ломовик-биндюжник, который разбогател и выбился в люди своими силами и умом. Человек щедрый, решительный, умный.Несмотря на преклонные годы, он до сих пор живо интересуется тем, что происходит вокруг и имеет свое мнение на этот счет.

БЕРТА – его единственная дочь, еврейская красавица 35 лет, выглядит на все 25. Жена Бориса умерла. В каком-то смысле внешность хрупкой красавицы Берты резко контрастирует с ним.

Он болен, у него болят ноги, он располнел, ему тяжело ходить. За столом он сидит не на стуле, а в кресле. Рядом – роскошная трость. Его зовут Борис Григорьевич.

Тост Самуила Валерьевича:

Я знаю Борю, нашего юбиляра Бориса Григорьевича со своих с трех лет. Он, конечно, тогда был старше; ему было семь… Кто знает его еще так же как я? Я не жду от вас ответа, я отвечу сам: вся Одесса знает Бориса. И она скажет вам как один человек, что Боря живет на Мясоедовской улице и что у него всегда есть рубль для бедных и два для богатых. Вы можете спросить также, какой кофе пьет дядя Боря?

И вам скажут, что он пьет кофе исключительно из севрского фарфора. И не потому, что от этого кофе вкуснее, а потому, что в жизни должна быть красота. Я помню, как мы первый раз сопляками пролезли с ним в оперу, и это была Глинка «Жизнь за царя», и пел Шаляпин. И тогда Боря полюбил музыку так сильно как я люблю свою Соню. А когда Зорих покинул нас – ну, кому он мог оставить скрипку? Только Борису. И вот теперь в Одессе есть дюк, синее море и гварнери Бориса…Сейчас, когда уже была щука я могу просить – Берточка, дорогая, достань аккуратно скрипку. В такой день она не должна молчать – он должна петь. Самуил Валерианович очень просит тебя для папы, для наших испанских друзей, для дяди Лени из Чернигова, который приехал несмотря на жуткий климат и свою занятость, для всей Одессы – сыграй нам что-нибудь из.., Скарлати…Пока звучит тост, переводчик пытается переводить его испанкам. Те кивают головой в такт словам Самуила Валерьевича, больше наблюдая за ним нежели слушая перевод.В это время пока все гости увлечены речью один из мальчишек постарше откуда-то достав ножницы исподтишка режет платье некрасивой девочки и нечаянно колет ее.Она кричит.Выбегает из-за стола.За ней несется мама. Обе очень громко говорят на идиш. Наконец, мама успокаивает дочь.Самуил Валерьевич садиться на свое место с чувством исполненного долга. Выпивает, а его любимая Соня подносит к его рту кусок пирога, как- будто он неимоверно устал.Гости выпив, хлопают в ладоши и просят Берту сыграть. Испанцев делают это, вы не поверите, на испанском. Во всем этом шуме инцидент не с платьем некрасивой девочки прошёл незаметно.Берта берет в руки скрипку и начинает играть. Это романтичная, темпераментная южная мелодия. Папа с любовью и нежностью, умиротвореннно смотрит на Берту. Мы видим лицо умудренного жизнью, старого и мудрого человека; мы видим на нём смену настроения – радость, печаль, нежность, силу. Его взгляд падает на старую фотографию молодой еще женщины, мамы Берты. В окружении людей, которые пришли его поздравить и высказать свое уважение, рядом со своей дочерью, внуками он действительно счастлив…В отражении одного из стоящих на столе предметов – блестящем ноже, зеркальной  поверхности соусника, в чем-то еще мы видим как со стороны улицы во двор, тихо, с выключенным двигателем по инерции подкатывает машина с отрытым верхом.

В ней сидят четверо молодых красавцев военных. Летчики.За рулем муж Берты, ВАСИЛИИ; ОПЕЛЬЯНЦ.Что сказать об этом человеке? Про таких говорят «молодой бог». Надо добавить – вечно молодой. Он невысок, как и все летчики; на нем очень ладно сидит форма. Лицо выразительное и умное. Он уверен в себе, но эта уверенность не подавляет окружающих, а вызывает одобрение. Он армянин принят Одессой также, как этот город испокон века принимал болгар, греков, турок… Он уже не чужой (хотя когда-то, безусловно, был и таким для собравшихся).Двое его друзей на заднем сиденье придерживают две огромных «китайских« вазы. Машина останавливается и все тихо, стараясь не хлопать дверьми, почти синхронно выходят из нее.Василий возглавляет процессию, а следом друзья тащат вазы, добытчик которых, безусловно, он. Замыкает шествие лучший друг Васи Григорий. У него в руках огромный букет полевых цветов, который он пытается спрятать за спиной. Но это невозможно из-за размеров.Играющая Берта замечает как во двор входит наша процессия. Встречается взглядом с любимым. Кульминация музыки. В этот момент дуновение ветра и во дворе одновременно в ритме музыки начинает идти «снег» цветущих дереьев – яблони, вишни, каштаны.Василий подходит к отцу Берты и дарит ему вазы. Друзья тихо “на полусогнутых”, чтобы не мешать музыке ставят вазы перед Борисом Григорьевичем, сидящем в своем соломенном кресле.За его спиной целая гора из подарков.Мелодия заканчивается. Входит мама с уже переодетой во французкое платье «некрасивой» девочкой. Та преобразилась, без очков, с другой прической она стала очень даже миленькой. Что замечают все, даже два наших мальчика. Берта окончила играть. Тишина. Кружится и медленно падает “яблоневый снег”. И все молчат околдованные музыкой. Тишину нарушает несуразный возглас какаду – Человек за бортом!

Муж Берты обнимает и целует отца, отдает ему честь. Затем он целует Берту. Его друг немного шутливо и пафосно дарит Берте огромный букет. Один из наших мальчиков-хулиганов, тот который постарше, подбегает к отцу.Это ВЕНЯ – сын Василия и Берты. Отец целует и его. С другой стороны к ним подходит девочка лет 12, это ОФЕЛИЯ, их дочь. Симпатичная, озорница, с горящими глазами, немножко Пепи Длинныи; чулок. Папа подхватыванет и ее. Идилия.

Офелия забирает у мамы скрипку и начинает играть что-то совсем веселое, легкое, танцевальное. Нечто такое: еврейско-молдаванско-украинское, немыслимо зажигательный чардаш, импровизацию.

Она играет талантливо и легко. Муж приглашает Берту на танец, инженер-путеец испанку, директор рынка – певицу, молодой студент – кого-то из соседских девушек, сын Берты танцует с «некрасивой» девочкой. А Борис, Самуил Валерьевич со своей Соней любуются молодыми. Друзья мужа не могут оторвать взгляд от Берты, а все женщины от Василия.Соседка на балконе третьего этажа остановилась и смотрит вниз на танцующих. Прохожие на улице тоже останавливаются Все и вся начинают пританцовывать. Камера поднимается вверх. Видим сначала двор, Одессу, море.Мелодия которую играет девочка становится приглушенней. К ней примешиваются шумы города, моря, лета, чаек, лета. Видим в море два небольших военных корабля.С характерным звуком пролетает самолет. Звук резкий, неприятный, враждебный, который полностью меняет атмосферу. На крыле самолета свастика. Облака закрывают камеру. Свист падающих бомб.

Одесская улица. Брусчатка, лужи. По улице бежит дочь Берты Офелия в розовом коротком пальтишке, в руках у нее подсолнухи с пожухлыми цветами. Возникает чувство, что она их украла. Она вбегает во двор, где был праздник. Здесь все переменилось.Деревья почти голые, большого стола, за которым был праздник, нет. Часть окон выбито, часть заколочена, часть сохранилась, но заклеены полосами крест-накрест. Веня сидит возле небольшого костра и смотрит на огонь. По двору разбросана мебель, какие-то ящики с соломой. Большая металлическая кровать с никелированными шашечками и панцирной сеткой. Сломанные ампирные стулья, большое разбитое зеркало. Офелия подбегает к брату и протягивает немного влажные и грязные чашки подсолнухов.Офелия:– Венечка, ешь быстро, прямо с шелухой, эта мягкая — оглядывается – Только быстрей!Веня:– С Нового базара? Офелия кивает и тоже глотает семечки,– Еще видела у одной тетки сушеных бычков, но очень страшно…Открывается балконная дверь на втором этаже. На балкон выходит Берта. Она  спокойна, на ней опрятное платье, прическа в порядке. Берта перегибается через перила и зовёт детей:– Веня, Феля, быстро обедать! И руки из карманов в подъезде достаньте – аккуратно там!

Дети входят в подъезд. Красивый вестибюль бывшего купеческого особняка с ампирчиками и фестонами. Но сам подъезд грязный. Как и во дворе, здесь валяются брошенные вещи. На лестничной площадке застряло и брошено пианино. Часть дверей заколочена. Сорваны звонки. Мы замечаем фамилии – Фельцман, Ойстрах, Опельянц, Куленко, Федоровы.Дети подходят к двери. Веня громко стучит ногой в дверь. А руки у них в карманах.Холодно.Берта открывает дверь.– И зачем нужно так стучать, если можно постучаться. Давайте мне мыть руки!

Сцена 7. Интерьер. Квартира Опельянц. Вторая половина дня.В большой кухне Офелия черпает из ведра ковшиком воду и аккуратно, бережно поливает брату. Дети входят в гостиную. Тут все на месте – абажур, красивые шторы, два постамента с китайскими вазами, горка с красивой посудой, книжный шкаф. Напольные часы с блестящими медными гирями.Посредине круглый стол. Стулья с высокими спинками обиты бархатом. На столе скатерть с бахромой, хорошая посуда и супница с мамалыгой.В своем любимом вольтеровском кресле сидит дедушка Борис Григорьевич в очках и читает «Ниву». На нем жилет, белая сорочка, брюки, домашняя обувь. Вокруг пояса он обмотан цветастым платком.Берта вносит в комнату чайник. Офелия, проходя мимо, бросает в клетку с попугаем семечки, дети усаживаются. Птица кричит: «Шикарно, шикарно!»Берта снимает с супницы крышку, над ней поднимается пар. Она берет в руку фарфоровый с узором черпак и, не торопясь, раскладывает кашу на тарелки.Дети принимают это настроение размеренности и спокойствия и начинают чинно есть.Берта – Вене:

– Ешь все, собирай ложкой – там же масло внутри положено.

Офелия:

– Мама, знаешь, такса тети Мани пропала. Уже три дня…

Борис Григорьевич, не отрываясь от «Нивы» — как бы всем и никому конкретно:

– Ах Маня. Мария Францевна. А ведь могла еще в двадцатом с Жорой успеть на пароход в Констанцу. Теперь у Жоры свой ресторан в Румынии, а Маня завхоз в тридцать шестой школе, – обращается к Берте:

– Солнышко, ты этим Дейчам, если будут инструмент просить – ни за что не давай. У них все пропадает, а что не пропадет – зальют чем-то или испачкают.

Офелия:

– Жалко так, тетя Маня плачет.

Берта внимательно смотрит на Офелию, которая продолжает есть, переводит взгляд на ее руки:

– Феля, запомни: только в темноте мы выбираем руки из карманов. Когда света нет и надо идти, на ощупь. И, пожалуйста, носи везде перчатки. Девочка моя, запомни: твои руки – это твое будущее, это твоя профессия.

Мамылыги в супнице осталось немного, а взрослые еще не ели. Берта разливает в чашки жидкость называемую чаем, но похожую на воду, и ставит на стол блюдо с тремя яблоками. Часы отбивают четверть.

Офелия – Борису Григорьевичу:

– Дедушка, а за что Моцарта отравили?

Борис:

– Моцарту завидовали и его боялись. Все самое плохое в мире делается из зависти или из-за страха.

Негромкий стук в дверь. Попугай прекращает грызть семечки. Наклоняет голову. Замирает.

Берта Берта поднимается из-за стола и обращается к детям:

– Пожалуйста, ешьте. Пока теплое, пока не остыло – я открою.

Она идет к двери по коридору, перед дверью стоит большой гардероб с зеркалом, она смотрит в него, машинально поправляет прическу, поворачивается к двери, чтобы открыть ее, еще раз смотрится в зеркало, наконец, открывает.

За дверью офицер в форме. Гриша, тот самый друг мужа, который преподнес ей цветы. У него серое усталое лицо.

Берта обращается к нему обрадованно и искренне:

– Гришенька, какой вы, молодец!

Григорий:

– Васю убили…

Берта словно осекшись на бегу, автоматически :

– Хорошо…

Начинает закрывать дверь, не закрыв до конца застывает, проходит «вечность».

Гриша пытается тихонько открыть дверь со своей стороны.Но Берта инстинктивно не впускает его в квартиру. Происходит «борьба». Каждый тянет в свою сторону.

Берта медленно садится на стул в прихожей, придерживая дверь, но этого оказывается достаточно, чтобы Гриша в образовавшуюся щель зашел.Немая сцена. Слышно как в гостинной упала на фарфоровую тарелку ложка.

Берта, истерично:

– Веня ! В доме воды нет, а ты ложки на пол бросаешь!

Гриша медленно садиться на корточки, обнимает руки Берты и целует их.Она роняет голову ему на плечо.

Сцена 8. Экстерьер. Двор и улица возле дома Опельянц. День.

Глубокий октябрь. Тот же двор и улица. На деревьях практически нет листвы. Много разрушенных домов. На тротуаре сиротливо притулился трамвайный вагон. На улице разобран булыжник, голые трамвайные рельсы. Одинокий голубь топчется по мостовой в надежде раздобыть хоть крошку.

Прохожих мало. Люди одеты плохо, “по военному”: сапоги, ватники, ушанки. И куда делась нарядная, праздничная одежда одесситов?..

По улице проходит военный с суровым лицом. В сторону порта едет грузовик – в кузове испанские дети и несколько учителей. Дети спокойны – учителя напряжены, они помнят эвакуацию Мадрида. На краю бульвара стоит женщина с безумными глазами в платке и пытается продать поздние уже увядшие цветы.

Вокруг врытого в землю столика для игры в домино стоит группа подростков и юношей по старше: от 14 до 25 лет. Как ни в чём не бывало они лузгают семечки, курят, гогочат. Мы слышим реплику, выделяющуюся из общего шума:

– Из-за этих жидовей и нас грохнут, и Одессу спалют! Вчера мамка листовку немецкую домой принесла и там написано: кто жида сховает, весь квартал зарежут. Если бы красные их всех с собой забрали, так и людям спокойнее было б.

Кто-то из группы в ответ:

– А барахло ихнее пусть остается. Вон Сёмке Горенштейну перед войною велосипед купили. Покатаемся!

Мимо идут две толстые, закутанные в платки бабы. Одна тащит на себе большой мешок, а вторая несет ведра с водой. Им тяжело. Одна из женщин обращается к пацанам:

– Мальчики, добрые, помогите воду на этаж поднять, тижало и спину скрутило…

Из группы звучит реплика, говорящего не видно:

– Рабов нет, пусть тебе твой жид носит

Кто – то из юнцов:

– Дай только поссу, чтоб чай слаще был (демонстративно пытается расстегнуть ширинку)

В это время один пацанчик из группы заметил подобравшегося к ним в ожидании подачки голубя. Он прекращает ржать. Небольшая пауза. Голубь подходит еще ближе. В этот момент, неожиданно для всех мальчик звучно и смачно плюет в голубя слюной и шелухой от семечек.

На улицу вылетает военная машина, легковушка. Она несется, не тормозя, прямо на подростков, с явным намерением защитить от них женщин. На месте пассажира сидит Григорий и именно он дает указания водителю.

Подростки брызгают врассыпную, кто-то из них кричит:

– Полундра!

Другой, отскочив первым, цедит сквозь зубы:

– Капитан, Каганам сахар повез, сука!

Автомобиль резко тормозит у дома Берты. Из него выскакивает Гриша, вбегает в подъезд.

Сцена 9. Интерьер. Квартира Опельянц. День.

Берта завешивает одеялом только что разбитое окно. Мы замечаем, что одно из стекол в другом окне тоже уже разбито и завешено.Слышен кашль Бориса Григорьевича.

Берта – детям:

– Веня, если Вы еще раз выйдете на улицу без меня, убью! Совсем кацапы Бога потеряли.

Борис-всем и никому:

– При господах они стекол не били, мебель берегли. В могилу меня сведут, хотят, чтоб простудился, свозняки тут устраивают.

Энергичный и внезапный стук в дверь обрывает его. Борис чуть дрожащими руками зажигает свечу.

Офелия идет открывать и захватывает по дороге лежащий на столе булыжник. Впускает Григория, улыбается, протягивает ему руку с камнем.

Офелия:

– А нам камешек в окно залетел

Григорий берет камень, театрально подбрасывает его к верху, делая вид, что все в порядке и булыжник, залетевший в окно – штука вполне обыденная.

Отвечает с улыбкой:

– Ого, целый фунт будет.

Проходят в гостиную. Офелия останавливается возле стола, а Григорий подходит к свадебной фотографии ее родителей, разглядывает и, не оборачиваясь, говорит негромко, чтобы слышали только взрослые:

– Берта, завтра мы уходим. Приказ секретный получили. На гарнизонных складах запасы, что не вывезли, все подчистую раздают. Я про вас договорился, идите прямо сейчас, возьмите, сколько сможете.

Борис Григорьевич:

– Хорошо когда есть к кому и куда уходить. А если некуда и не на чем? Ну, ничего, нам вот с Сандро (кличка попугая) Вагнер всегда нравился. Может еще и воду дадут, так хоть помоемся под Лоенгрина в антракте, – тихо, только себе – перед смертью.

Берта:

– Что вы прямо такие глупости говорите, папа?

Борис Григорьевич:

– У Иосифа тетя жила в Польше до войны. Та вот, как немцы Варшаву заняли, так от нее из гетто только одно письмо и было. И с тридцать девятого тишина!

Обращается к Офелии:

– Поставь портфель на место. Возьми ранец и вон мешок – больше войдет. Тетрадки выбрось.Спасибо, конечно, Гриша…

Гриша – Берте

– Как придете, скажешь что вы Опельянц, они знают. И Веньку возьми, шесть рук будет. Только быстро надо, у вас часа еще два есть, пока патрули в городе.

Берта – Грише

– Как же вы уходите? Все? А мы? А Самуил Валерьич? У него же сердце больное? Я с Соней уже договорилась, завтра в больницу к нему пойдем…

Веня с любопытством и наивностью спрашивает Гришу:

– Дядя Гриша, а на каком языке немцы говорить будут? Как же я их пойму?

Борис – Вене:

– По лицам, мальчик, ты поймешь их по лицам.

Гриша – Берте:

– Берта, два часа! Мне в комендатуру еще надо. Если не успею заехать, не вернусь, уходите на юг через Слободку и в степь, отсидитесь там какую неделю. А пистолет Василия где? Тоже возьми!

Берта – Вене:

– Веня, одевайся живо. Шнурки туго завяжи, Феля проверь его! Свитер не одевай, вспотеешь, продует… У кого тебя лечить?

Гриша снимает с руки командирские часы и протягивает их Борису Григорьевичу:

– Дядя Боря, возьми. Это на память.

Борис, забирая часы, хлопает его по руке:

– Спасибо, Гриша, спасибо.

По Григория лицу видно, что он вот-вот расплачется. Он быстро выходит из гостиной. В коридоре обнимает руки Берты и шепчет:

– Я не вернусь, прости меня, мы уходим все. Сегодня последний транспорт, я не знаю, что делать… Спасайся…

Берта:

– Иди Гриша, опоздаешь. О, воротник порвал,… – гладит его, поправляя гимнастерку.

Григориий уходит. Берта очень аккуратно и бережно закрывает за ним дверь.

Сцена 10. Экстерьер. Склад в Одессе. День.

У ворот заглохший санитарный автобус. Вышка часового. Рядом с воротами, но чуть в стороне на возвышении сидят Веня с Офелией. Руки держат в карманах.

У ворот беснуется толпа. Гражданские: мужчины, женщины, руки, мешки, сдавленные крики, у кого-то уже разбита голова. Лица искажены гневом и яростью. На земле лежит не молодой человек. Его повалили и он не может подняться. На руку ему наступает нога в сапоге. Рядом женщина. Платок у ней сбился. Она сбрасывает на землю мешок и с ненавистью яростно, отталкивая наступившего, кричит:

– Куда прешь, курва!!! Очи повылазили !!!

Наступивший – интелигентного вида мужчина, похожий на школьного учителя, только тут замечает что натворил:

– Ой, простите, ради бога, простите, минуту, сейчас…

И всё равно, “учитель” не выпускает мешка из рук, хотя и пытается помочь женщине поднять упавшего. Одни люди, набрав продуктов, желают выйти с территории склада, другие, напротив, войти. Жестокая давка, в которой в ход идут локти и кулаки.

В какой-то момент толпа исторгает из себя группу “счастливчиков”, среди них помятая Берта с огромным мешком.

За воротами склада стоит группа военных, человека три-четыре. Они создают иллюзию, что ситуация под контролем, но ни во что не вмешиваются. В стороне еще одни ворота. Там бал правит армия и там порядок. Подъезжают и отъезжают грузовики, идет эвакуация.

Офелия дергает за рукав зазевавшегося Веню, который с любопытством наблюдает за невиданным зрелищем, дети радостные подскакивают к маме. Берта спотыкается, падает на мешок. Они помогают ей подняться. Офелия пробует поднять мешок. Его даже не сдвинуть.

Офелия – Берте:

– Как ты его дотащила?

Берта:

– Сама не знаю, – кивает на проходящего рядом прихрамывающего мужчину, – вон,
дядя Игорь помог.

Игорь тащит свой мешок и грузит его на стоящую рядом примитивную тележку.

Игорь-Берте:

– Ты бы волосы постригла что ли детям. Очень они у тебя.., выразительные. Не деда Мороза на днях ждём…

Берта и дети приноравливаются нести мешок. Заканчивается тем, что Берта поднимает мешок спереди, а дети берут его за концы сзади. Через несколько шагов мешок выскальзывает.

Офелия – брату:

– Венечка, внимательнее под ноги смотри, мешок порвется и я тебя съем.

Берта оглядывается по сторонам. Видит две палки – заборный штакетник. Они сооружают импровизированные носилки и отправляются в путь.

Сцена 11. Экстерьер. Парк в Одессе. День.

Одесский парк. Тот самый из начала истории, только на деревьях не листьев. А на столбе появился репродуктор. Афишные тумбы в обрывках плакатов. Но один сохранился почти целым: «Таран – оружие героев! Слава сталинским соколам – грозе фашистских стервятников!». Берта проходит с детьми прямо под ним; они тащит мешок.

Впереди на горке возникают фигуры троих мужчин. Они движутся навстречу и от бегущих исходит внятное ощущение угрозы. Берта быстро опускает «носилки», снимает пальто, набрасывает его на мешок, как тряпку.

Берта – детям:

– Феля, живо, садись на мешок сверху. Прикрой и плачь громко! Веня, иди сюда, да, иди же, наказание мое, ложись!.. Теперь ори, ори, горе луковое…

Дети плачут, кричат, а Берта ругает их на украинском, загораживая сцену от бегущих мужчин. И когда те поравнялись с Опельянц, она неожиданно и сильно ударила Веню.

Берта – детям:

– Батько с кумом повернутся – за всі по сраки отримаєте. Де вас цілий день мало? Зовсім від рук відбилися. Брудні які, як жидята… У дворі сидіти будете, поки німці не прийшли.

Мужчины не обращая внимания пробегают мимо. Один из них придерживает рукой полу ватника, скрывая оружие.

Сцена 12. Интерьер. Подьезд и квартира Опельянц. День.

Подъезд. Лестница. Лестничная площадка. Всё так же темно, те же забитые двери. То же застрявшее навсегда пианино. Тяжело дыша и утирая пот со лба, Берта с помощью детей подтаскивает мешок к двери, достает ключ и открывает. Из комнаты слышен звук патефона – вступление к 3-му акту «Лоэнгрина».

Берта – детям:

– Осторожней, вытирайте, пожалуйста, ноги. Несём аккуратно, тихонько. Несем, несем, несем. Не сюда.., в комнату…

Берта громко, отцу:

– Вот, папа, мы вернулись. Слава Богу!

Борис Григорьевич:

– Вижу, что молодцы. Как сегодня в городе? Как барышни на Дерибасовской? Сделали перманент? Бандерши всегда приветствую новую власть в первых рядах.

Берта, раскладывая продукты на столе:

– Папа, там на улицах почти никого. Только битое стекло на тротуаре.

Борис Григорьевич расстроено и слегка взволновано:

– Наверняка муранский хрусталь Коганов. Мадам Коган любила эту люстру. Переспать с половиной Одессы, чтоб ее иметь, это подвиг! Мудрый Коган смотрел на это сквозь пальцы и был прав. Хрусталь не пахнет, если его конечно помыть.

Берта, прерывая отца и меняя тему разговора:

– Все папа. Скоро будем кушать. Только разберу и поставлю чай. Феля, детка, помоги…

Попугай:

– все Вене, все Вене…

Берта:

– И Сандро получит своих семечек.

Стук в и дверь. Все замирают. Стук повторяется. Упорный, как раскаты грома.

Берта шикает:

– Молчите! Сидеть тихо!

В кресле замирает даже Борис Григорьевич, на лицах детей испуг. Берта набрасывает на клетку с попугаем платок. Офелия машинально продолжает разбирать мешок с продуктами. Стук повторятся. Из-за двери доносится голос Григория:

– Берта, Берта, открой это я!

Берта срывается с места,бежит к двери и распахивает. На пороге запыхавшийся Григорий. Берта пытается скрыть радость:

–  Что, Гришенька, часы забыл?

Не отвечая, Гриша проходит в гостиную. Борис Григорьевич (впервые, видим его иронично-нервозным) – Грише:

– Получили новый секретный приказ, затопить город?

Григорий, обращаясь к Берте:

– У тебя есть пять минут. Быстро собирай вещи и детей.

Берта:

– А папа?

Гриша, опять делает вид, что не слышит вопросов, говорит скороговоркой:

– Тебе как жене Василия. Вам: жене и детям героя дали место на «Чапаеве».

За окном раздаются резкие автомобильные гудки.

Григорий подбегает к окну, кричит:

– Сейчас, мигом я!

Оборачивается к Берте:

– Транспорт отходит через час с небольшим. Море спокойное. Авиация немцев в последние дни неактивна. В субботу будете в Новоросийске, там наши. Оттуда по железной дороге вас отправят в Алма-Ату, в тыл.

Берта, слушая его, растеряно переводит взгляд то на детей, то на продукты, то на книжную полку. Наконец, они встречается взглядом с отцом. Тот сразу все понял.

Борис смотрит на дочку ласково и спокойно.

Говорит с закрытыми глазами говорит устало, но уверенно:

– Девочка, езжай… Мы с Сандро думали чуть поспать, а вечером придёт Шмуль отыгрываться в шахматы. Он безнадёжный зануда и жулик. Увидит никого нет – вынесет что можно, положим, даже рояль. А на нём играла мама. А Шмулик скажет, что у нас отродясь не бывало рояля…

За окном продолжает разрывается автомобильный клаксон. Григорий берет на руки Офелию, целует и говорит:

– Офелия, девочка моя! Ради мамы собирайся быстрее, иначе не успеть, пожалуйста.

Григорий – Берте:

– Берта, пароход стоит в австрийской гавани. Вот пропуск, бегите – и кладет рядом с бутылкой вина сложенный вчетверо лист бумаги.

Потом подносит руку к лицу, как будто на ней часы, обводит глазами комнату, старается не встретиться взглядом со Борисом. Часы в комнате бьют четверть.

Григорий, выдохнув:

– Все, даст Бог, свидимся!

По-военному разворачивается и выбегает из комнаты.

Берта, очнувшись:

– Феля, быстро-быстро освобождай мешок, не донесем. Скрипку, обязательно скрипку и все теплое туда. Пальто одень, зимнее!

Борис Григорьевич – Вене:

– Венечка, пока женщины собираются поиграй дедушке…

Все четверо: Борис, Берта, Офелия и Веня встречаются глазами. Веня идет к роялю, усаживается на круглый стульчик и начинает играть «Лунную сонату». В одну секунду все, кроме музыки, стихает. Свеча на столе горит ровным спокойным пламенем. Музыка захватывает мальчика целиком, он склоняется над клавишами. Берта подходит к отцу.

Борис с закрытыми глазами – Берте:

– Не говори ничего, замолчи. У тебя есть еще час. У тебя есть Веня и Офелия. У тебя уже нет и никогда не будет Васи. Ты должна сохранить ребят. Ты понимаешь: я не никуда не дойду и не доеду. Поэтому, доченька, родная, пожалуйста, помолчи… Дай послушать Веню…

Борис – Вене, громко, чтобы слышали все:

– Венечка, Разве так можно! Ты не на велосипеде, не стучи на педаль.

Берта роняет вещи, снова подхватывает их, сборы в квартире происходят под музыку Бетховена.

Сцена 13. Интерьер. Детская в квартире Опельянц. День.

Офелия в детской комнате. Открывает шкаф. Он огромен и достался их семье в наследство из прошлой, еще дореволюционной жизни дома. Ничто не в силах сдвинуть его с места. В шкафу одежда, игрушки, белье, парадный мундир папы, детские секреты…

В отдельном ящике лежит та самая скрипка Гварнери в футляре. Девочка задумчиво  перебирает вещи. Откладывает в сторону то, что надо взять. Берет и скрипичный футляр. Присаживается на кровать. Открывает его, бережно гладит скрипку, рядом с ней  два ссохшихся яблока. Закрывает футляр, затем, задумавшись, снова открывает, откладывает скрипку в сторону, берет зимнее пальто, одевает и убегает в большую комнату.

Сцена 14. Интерьер. Гостиная Опельянц. День.

Офелия, вбегая в гостиную:

– Мама, смотри! – крутится, радуется, что выросла, поднимает руки вверх и показывает, что пальто мало. Обнаруживает в кармане футляр для очков.

Офелия:

– О, деда, твои очки!

Борис Григорьевич, нарочито весело:

– Умница, что нашла. Но я уже все вижу без очков.

Офелия:

– А мы их так искали весной…

Берта – дочери с удивлением:

– Оденешь, мое коричневое, что папа из Москвы привез.

параллельно Берта лихорадочно собирается сбрасывая вещи в кучу, на стол рядом с продуктами. Непонятно откуда достается детская зимняя шапка и тут же одевается Вене на голову. Веня играет Бетховена.

Берта срывает платок с клетки попугая, начинает укладывать туда какую-то мелочь. Все это время она приговаривает, указывая сама себе что делать:

– Крупу кладем отдельно. Не забыть капли Вене. Тушенка – раз-два-три. Феля, где сладкое? Заверни в мои теплые чулки вместе с шоколадом: если что – вытопим. Боже, как это нести, не влезет ничего! Нужна ложка и нож, обязательно. Васин вещмешок возьми, быстрее. Так, Веня, где твои ботинки? Они в коридоре…

Офелия, словно заправская балерина поворачивается на 360 градусов и идет упаковывать сахар и шоколад.

Берта кричит вслед:

– Всё перевяжи папиным галстуком. И скрипку. Скрипку – в середину!

Собирая вещи, одной рукой вслед за музыкой Берта проигрывает на поверхности стола музыкальную фразу. Подсыпает крупы попугаю.

Берта-отцу:

– Папа, джем и томатную пасту оставляю вам. Банки тяжелые. – отодвигает банки из кучи на столе в сторону.

Борис Григорьевич:

– У меня же диабет, а борщ я сам не сварю. И на привоз торговать точно не пойду. Отдай соседям, мне оставишь мадеру в буфете…

Берта кружась в сборах по комнате:

– Папа, Вам же нельзя пить такое вино.

Борис Григорьевич:

– Сегодня уже можно.

Бьют часы. Попугай начинает орать:

– Веня, Феля, чай, чай, чай…

Берта уже одетая, пробегает мимо него с ботинками Вени.

Сцена 15. Интерьер. Детская Опельянц. День.

Офелия в странной  задумчивости сидит на кровати и складывает вещи в большой мешок. Он забит, рядом лежит раскрытый футляр скрипки и «гора» сладостей в чулках, перевязанных галстуком.

Феля не в состоянии сообразить: как засунуть все сладости в мешок?

Из гостиной кричит Берта:

– Дети, ну где, где Вы?!

Сцена 16. Интерьер. Гостиная Опельянц. День.

Гостиная. Берта открывает початую бутылку мадеры и наливает отцу бокал.

Берта – Борису:

– Папа, ну, как же? Я никогда не прощу себе,

Берта ставит перед ним вино, одновременно обращается к Вене:

– Веня, всё, хватит! Надевай ботинки! Феля, не стой чудом вкопанным, помоги брату!..

Музыка обрывается.

Борис Григорьевич:

– Венеамин. Это ве-ли-ко-леп-но! Жаль, вас не слышит Рубинштейн и Берта Михайловна Рейнбальд. Браво! Жаль, уже не скажу «бис» – хлопает в ладоши и продолжает тише, обращаясь к Берте:

– Мальчику обязательно нужно заниматься. Доченька, достань мне еще нас с Лизой и мою пластинку.

Берта снимает с буфета свадебную фотографию родителей. Веня берет пластинку и заводит патефон. В гостиную входит Феля с мешком. Веня опускает иголку, поворачивается к деду, всхлипывает. Феля подвязывает его пальто шерстяным шарфом.
Пётр Лещенко поёт Строка.

Борис Григорьевич:

– Тот, кто хнычет, не получит сладкого. И, вообще, вам пора. Уходите. Вы потеете, и не закрывайте двери, придет Шмулик, будет сильно стучать, а меня это бесит: и как можно так царапать чужую дверь?

Дети целуют деда.

Борис Григорьевич смеётся:

– Все-все. Не щекотите меня, я закашляюсь и задохнусь. Венечка, береги руки, умоляю, Принцесса моя, красавица, зимой без варежек из дома – ни ногой. Берта наклоняется к отцу. Обнимает и целует его. На её лице слезы.

Борис гладит дочь по голове и говорит на идиш:

– Все хорошо, девочка моя, не плачь и не мучайся. У тебя хорошие дети. Ступай к ним!..

Та же гостиная. Круглый стол под абажуром. Клетка с попугаем. Бутылка мадеры урожая 1932 года. Налитый до половины бокал вина. Свадебная фотография. Банка джема. Очки в старом футляре. Сахарница невероятной красоты… Ещё час назад здесь собирались пить чай.

На столе камень, который когда-то разбил стекло гостиной. Борис Григорьевич в кресле. За креслом, как колонны стоят две «китайские» вазы, подарок зятя. Сквозь музыку слышно, как удаляются шаги Берты, хлопает дверь подъезда. Борис Григорьевич начинает насвистывает танго. Лицо молодеет, взгляд становится лукавым, свист всё громче… Музыка заканчивается, но свист продолжается… Патефон характерно шипит. Камера показывает оставленную дочкой и внуками квартиру.Борис дотягивается до камня на столе. Рассматривает камень внимательно, гладит, словно это не обыкновенный булыжник, а невиданная диковина, метеорит, посланец  дальних миров. Кустистые брови делают старого Бориса похожим на роденовского Бетховена. Вдруг он неожиданно резко размахивается и бросает булыжник  в окно. Стекло разбивается вдребезги. Попугай испуганно каркает вороной и орёт  вслед:– Шикарно, карно..  арно!…

Сцена 17. Экстерьер. Одесса. День.

За камнем “вылетаем” из квартиры. Панорама Одессы. Город опустел.  Местами горят дома и виден дым. Крутая, в гору улица с кипарисами.  Из- за деревьев выбегают три фигурки с мешками на плечах:  Берта с детьми. У Офелии в руках скрипичный футляр. Берта тяжело дышит. Крупно – наручные часы Гриши. Берта смотрит на циферблат. Монтаж по движению камеры от часов.Другие часы. Мужская рука. Обшлаг мундира морского офицера. Он стоит на капитанском мостике «Чапаева» и, посмотрев на часы, отдает команду.Капитан:– Отдать швартовы!Берта с детьми бредут из последних сил. Они рядом с портом, но силы на исходе.Берта негромко, почти шепотом:– Быстрее, быстрее.. Не успеем, пропадем. Дай, понесу, возьми вон скрипку.Отбирает рюкзак у Вени. Они уже на вершине горы. Внизу гавань и пристань. До судна метров 150. Но «Чапаев» убирает трап, отдает швартовые. Веня спотыкается, падает и плачет. Капитан поднимает голову от часов, замечает на склоне Берту с детьми. Их мешки брошены на землю. Офелия стоит, опустив руки. Берта поднимает упавшего Веню. Лицо мальчика разбито. Берта обреченно смотрит на корабль.Капитан колеблется, но принимает решение. Берет рупор:– Васильев, помоги детям и женщине.Берта, подхватывает Веню на руки, вытирает ему лицо и бежит на руках с сыном к кораблю, вопя:– Опельянц, Опельянц, мы Опельянц!!!Офелия не пытается поднять лежащие на тротуаре мешок Берты и вещмешок Вени, а несётся следом и кричит вслед за матерью:;– Мы Опельянц, мы Опельянц!На мостовую падают капли крови с разбитого лица Вени.

Матрос спрыгивает на пристань, перехватывает  Веню у Берты и с ним поднимается на корабль. Следом на палубу всходит Берта.  Подбегает Офелия.  Матрос возвращает Веню Берте. Протягивает руки к Офелии, берет ее мешок, и пытается забрать футляр скрипки.

Офелия прижимает скрипку к груди.– Я сама! – и прыгает на палубу.Гудок,  «Чапаев» отходит от причала. Берта прижимает к себе Веню и бросает прощальный взгляд на город.  На горе сиротливо лежат мешки с их вещами.  Феля прижимает к себе скрипку,  в ногах у нее единственный добравшийся до корабля мешок.
Над Одессой поднимается дым. Расстояние между кораблем и городом увеличивается. Берта, Веня, Офелия, матрос Васильев, капитан, другие пассажиры и экипаж смотрят на город.Сцена 19. Экстерьер. Палуба “Чапаева”. День.Офелия поворачивает голову и смотрит на палубу. Вдруг на неёё из-за угла выходит абсолютно белый павлин. Голова птицы нелепо обвязана платком. Офелия смеется от неожиданности и показывает на павлина рукой. Берта и Веня оборачиваются.  Берта улыбается, а  Веня смеется. По его лицу струится  кровь.

К ним подходит офицер и говорит:

– Мальчику нужен доктор. Давайте, провожу вас в медпункт.

Одновременно к офицеру обращается мужчина преклонных лет, типичный ученый.Учёный:– Как мы благодарны вам с Темой, – кивает на павлина – вы даже не представляете. Это такое счастье, что Тёма не стал супом. Редчайший случай единственный экземпляр в Европе. Их родина  Цейлон. Там эти птахи священны. Но ведь сейчас никому нет дела до этого. В мирное время Тёмочка кормил пол зоопарка. Его так любили дети!

«Профессор» замечает Веню с Офелией, судорожно роется по карманам, достает разломанную плитку шоколада и протягивает детям. Перед девочкой, словно перед леди, он галантно приподнимает шляпу и раскланивается:– Марк Беньяминович Зузанский, руководитель научного отдела одесского зоопарка.Офелия :– Спасибо. Я Офелия, а это мои; брат Веня,Офелия – Вене:– Венечка, погоди. Промоют рану – тогда скушаешь.

Рану Вени ловко, аккуратно, быстро обрабатывают руки врача.

Тусклый свет лампочки в к кают – кампании.Под голос Левитана засыпают все – солдаты, матросы с других кораблей, офицеры, ученый-орнитолог, павлин в клетке, еще какие-то гражданские, которых немного. Только доктор и медсестра продолжают оказывать кому-то помощь.Берта укладывает детей. Феля уже спит. Мать целует в лоб сына, гладит Веню по голове и он засыпает. Перед сном Берта молится. Последние слова молитвы: «Прости папа…»Голос Левитана становится все тише, тише. В кадре панорама ночного моря, похожая на картины Айвазовского. Тихо и войны нет. В лунном свете волны монотонно «танцуют» друг с другом. Звучит Бетховен. Длинный кадр.

Ослепительно белый цвет. Зрителю кажется, что в кадре веер, еще через миг  становится понятно,  что это распущенный павлиний хвост. Птица отходит в сторону, открывая вид на залитое солнцем море. На палубе группа моряков.  Стоят полукругом. Там же Берта с детьми, другие беженцы. Баянист-виртуоз в залихватской бескозырке играет танго. Его товарищи помогают, выбивая ритм на ложках. Смеется перевязанный Веня. Он тоже стал «ложечником». Видно, что играет в первый раз, но ему нравится и у него здорово выходит. Матросы, меняясь ролями,  танцуют танго. К ним присоединяются медсестра с боцманом.Капитан приглашает на танец Берту. Она отказывается. Из-за музыки и общего шума не слышно, о чем они говорят. Тогда он повторяет приглашение,  стоящей рядом в длинном мамином пальто Офелии и та соглашается.  На палубу вышел  доктор. Закурил, прислонился к стене. К нему подходит ученый, продолжая «вечный», интересный только ему монолог.– …единственный экземпляр в стране. Это же не перья, это императорский фарфор. К нам с Темой ездил весь Крым. Что Крым, Москва годами не вылезала из птичника. Тема француз. Его бабушка, была серой шейкой Версаля, а папу привез в Одессу сам Абаза…Тут Марк Беньяминович замечает, что доктор его совсем не слушает, а пристально смотрит на танцующих. И оказывается, все смотрят на танцующую с капитаном Офелию. Смотрят с восторгом и удивлением, на то, как девочка вдруг превратилась в необычайно красивую девушку. И Берта тоже  удивлена. Мамино сердце наполнено любовью и жалостью, а глаза слезами.Зузанский под нос:– Да, да, да! Какое время, девочке надо танцевать в театре, а не прятаться от проклятых фашистов…Панорама. На море закат. Далеко на горизонте маленькая точка корабля, оттуда  доносится танго.Сцена 22. Интерьер. Кают-компания “Чапаева”. Вечер.Обед в кают-компании. Белая скатерть, белые тарелки. В углу пальма. Крупно тарелка супа с ложкои;. Рука мальчика. Он пытается донести ложку до рта, но корабль в очереднои; раз качнуло, и Веня проливает суп на стол.Берта – Вене:– Ты пей, пей из тарелки. Только глотки делай маленькие, иначе обожжёшься…

Офелия отодвигает свою тарелку:

– Мама, не могу больше, мне плохо.

Берта:

– Дети, надо есть. Не злите меня, покушаем, и я Вас уложу.

Видим красавца павлина и его хозяина:  ученого-орнитолога. Им обоим плохо. С палубы по трапу спускают пехотинца с разбитой головой.

Один из моряков, обращаясь к доктору, ворчит:

– Фрол Васильич, зашить вот надо. «Дай помогу, дай помогу…» -, а я ему говорю: ходить научись сперва, суслик сухопутный.

Берта с дети поужинали.

Берта – Вене:

– Венечка, надо поспать, так рана заживет быстрее…

Начинает укладывать, кутая в одеяла. Мальчик слаб, засыпает почти мгновенно. Офелии становится совсем плохо. Вот-вот стошнит.  Хватаясь за столы, стулья, поручни медленно начинает пробираться к выходу.

Сцена 23. Экстерьер. Палуба “Чапаева”. Вечер.

Офелия выходит на палубу. Штормит. Баллов 5-6. Держась за поручни девочка идет к носу корабля.

Сцена 24. Интерьер. Кают-компания “Чапаева”. Вечер.

Берта уложила Веню и замечает отсутствие дочери. Беспокоится. Сквозь голоса людеи; и гул шторма она, а потом и все остальные в кают-компании слышат нарастающии; гул самолета. Берта не выдерживает, срывается и бежит на палубу искать Офелию.

Сцена 25. Экстерьер. Палуба “Чапаева”. Вечер.

Офелия перегнулась через поручни, ей плохо. Качка, волны захлёстывают палубу. Гул самолета нарастает. Берта кричит, зовёт дочку, размахивает руками, но ее заглушает рёв моря и ветра.

Сцена 26. Интерьер. Кабина немецкого самолета. Вечер.

Кабина пикирующего бомбардировщика Ю-87. Штурвал. К приборной доске прикреплено фото. На фоне типично немецкого фахверкового домика – семья. Он в военной летной форме, она – белокурая красавица, двое детей. Мальчик и девочка; тот же возраст, что у Вени и Фели. Лётчики переговариваются по рации.  ( немецкий, перевод субтитрами)

– Михаель, видишь эту калошу? Давай, пошумим! Зайдём с запада, покормим рыбок – прикроешь.

Сцена 27. Экстерьер. Море. Вечер.

На “Чапаев” заходят два юнкерса. Один из пилотов затягивает песню:;

Vor der Kaserne, vor dem grossen Tor,;Stand eine Laterne und steht sie noch davor.
So wollen wir uns wiedersehn,

К нему присоединяется напарник и дальше поют хором:

Bei der Laterne wolln wir stehn,;Wie einst Lilli Marleen, wie einst Lilli Marleen.
Unsre beiden Schatten, sie sehn wie einer aus, Dass wir so lieb uns hatten, dass sah man gleich daraus.;Und alle Leute wolln es sehn,
Dass wir bei der Laterne stehn,;Wie einst Lillli Marleen, wie einst Lilli Marleen.

Вдруг пилот замечает стоящую на палубе, словно маленький ангел, девочку. Девочка оборачивается  и… встречается взглядом с летчиком. Песня застревает в горле пилота. Напарник продолжает петь.Крупно глаза и лица. Летчик. Офелия. Летчик. Офелия. Рука на бомбовом рычаге. Не ясно какое решение примет пилот.  В последний момент рука аса люфтваффе дёргается, бомба летит вниз. В глазах Офелии нет страха. Скорее огромное удивление, смешанное с растерянностью. Всё так неожиданно. Ее губы что-то шепчут, что – мы не слышим.
Бомба взрывается рядом с кораблем. Самолеты проносятся едва не задевая мачту. Сквозь шум шторма, рёв двигателей, взрыв, прорывается ругань по рации. Михаэль честит Клауса за промах. Рядом с носом судна, где стояла Офелия взметнулся огромный столб воды.Корабль задрожал от удара и сильно накренился. Берта хватается за поручни, но все равно падает. Когда она поднимает глаза, на палубе Офелии уже нет. «Чапаев» так быстро, как может уходит прочь, юнкерсы могут вернуться.

Мы видим и слышим мир глазами Берты. Она контужена. Звуки исчезают.  Все происходит будто под водои;. Берта смотрит на корму, где только что была Офелия, не понимая – что произошло.  Слышно только ее дыхание. Наконец, она осознает случившееся. Кричит, но голос отказывается служить еи;. Сип вместо слов.Берта:– Феля, Фелечка, Фе-е-ля..! Н-е-е-е-е-е-т!Поднимается и бежит по палубе. Еи; кажется, что бежит быстро. На деле ноги не слушаются, подгибаются, ее шатает. Берта налетает на матроса Васильева, как волна на скалу. Растрепанные волосы, лицо обращенное в сторону моря, поглотившего дочь, безумные глаза:– Феля, Фелечка, ко мне..!!! Феля..!Васильев, обнимает Берту, стараясь задержать этот страшный «бег». Обезумевшая– откуда только силы взялись – Берта начинает душить и царапать Васильева. Да так, что еще немного и задушит его. Матрос отталкивает от себя Берту и бьет её сильно, кулаком в лицо, пытаясь привести женщину в чувство.Отлетев от Васильева Берта криво петляя, бежит к корме. Сейчас бросится в воду. Корабль настигает высокая волна, это сбивает Берту с ног, она падает. Затемнение.

Звучит скрипка. Нежное, светлое адажио Альбиони. Солнечный день. Белая с золотым комната. Крупно пальчики девочки, перебирающие гриф. Взлетает смычок…
Детские руки гладят лицо Берты.  Открывает глаза и видит Веню. Он обнимает маму:– Мама, мамочка! Где ты была? Здесь так страшно…Берта прижимает его к себе и плачет.Новороссийск.

Цемесская бухта. Все происходит в свете прожекторов и фонарей. У причала корабли и людская толчея. Военные и гражданские. Видно, если у военных есть план действий, то гражданские мечутся с вещами без всякого смысла. Берта и Веня растеряны, толпа несет их вперед.

– Из дневной сводки Совинформбюро от 18 октября.;С каждым дне;м патриоты Франции, жители Парижа, усиливают борьбу против немецко- фашистских войск и ставленников Гитлера. В Париже антифашисты систематически истребляют гитлеровских солдат и офицеров. 13 октября в Сен-Дени были убиты два немецких солдата. В этот же день в Булонском лесу французскими патриотами были убиты немецкий офицер и три солдата. В Дранси в группу гитлеровцев было брошено несколько гранат, а в Шуази застрелен видный фашистский чиновник. На всех парижских предприятиях, производящих вооружение для немцев, учащаются случаи поломки оборудования, порчи готовых изделии;. На некоторых военных предприятиях, расположенных в районе Мелена, брак достигает пятидесяти-шестидесяти процентов. Левитан умолкает.

Его сменяет комендант порта. Уставший, с хрипотцой голос.Комендант:– Товарищи, будьте бдительны! Сохраняйте спокойствие, не поддавайтесь панике. Не курите на территории порта, в особенности – рядом с боеприпасами. Патрулям отдан приказ с ворами и мародерами поступать по законам военного времени. Лейтенанту Красавчикову срочно явиться в комендатуру порта.Речь прерывается. Звук захлопнутой двери.Комендант:– У тебя, что дорогой товарищ, глаза на жопе! Куда лезешь со своим пакетом?Снова обращаясь ко всем:

– Госпиталь находится на выходе из порта с левой; стороны. Прибывшим эвакуированным
гражданам следует зарегистрироваться в комендатуре города. Она будет открыта завтра с семи утра. Адрес комендатуры: улица Индустриальная 8.

Сцена 32. Экстерьер. Порт Новороссийска. Ночь.

Берта с Веней, наконец, «выплыли» из людского моря возле причалов и находятся в глубине порта. Толпа, окружающая их уже не мощный поток; она статична. Люди, большей частью гражданские, разбились на группы. Берта с Веней проходят мимо. Слышны обрывки фраз, смех, гармошка, плач. Солдаты бреют и стригут друг друга. Кто спит, кто раскачиваясь на одном месте что-то бубнит под нос, кто, не смотря на строжайший запрет, курит. Курит и патруль, призванный следить за порядком … Вот Марк Беньяминович с павлином – оба поникли.

А вот странная группа. Сидят, повернувшись друг к другу и оживленно жестикулируют. Оказывается, что они глухонемые. Веня дергает Берту за пальто: мама, смотри!.. Он никогда в жизни не видел столько глухонемых вместе. Берта пшикает и одергивает мальчика:  неприлично, мол, пялиться на больных.

За глухонемыми на мешках с бельем и продуктами группа девочек лет 12-14 с учительницей.Это ученицы эвакуированной из Одессы балетной школы. Учительница, лет 45, читает вслух Шекспира на прекрасном английском, мы слышим 2-3 последние строфы сонета, после чего она обращается к одной из девочек.

– Катя Дудник, переведи…

Катя привстает и начинает довольно бои;ко, но не стихами переводить. Учительница прерывает:

– Молодец, спасибо, Надя Горенко, продолжай…

Рядом с балетным классом прилегли на ночлег и Берта с Веней;В шаге от них замечаем красивые женские ноги в чулках и точеных сапожках, очень дорогую каракулевую шубу с норковым воротником; шуба заляпана грязью. В неи;, прямо на земле, подложив под голову шляпную коробку, раскидав шикарные волосы, безмятежно спит красивая женщина.;
Пожилая корпулентная женщина с бесконечно добрыми глазами, в пальто, фантазийной шляпке с вуалью и пенснэ прижимает к себе засыпающую внучку. Тихонько поет ей колыбельную на идиш.;

Семья ответработника. Сам похож на молодого Хрущова, в мятом костюме, в вышитой украинской рубашке; на голове белый картуз. Жена –  миниатюрная хохлушка; золотушные шумные дети трут кулаками сонные глаза. Перед ним на газете сало, головка чеснока, хлеб, початая бутылка мутного напитка.

Интеллигентный молодой человек в очках с сильными стеклами в обнимку с девушкой «из хорошей семьи».;Молдавская крестьянская семья – чуть ли не в национальной одежде. Кинохроникеры с коробками отснятых лент. Навеселе, курят. Как ни в чем не бывало, режутся в преферанс.

Берта пытается уложить Веню спать. А мальчику все интересно и он продолжает разглядывать окружающих.

Затихает людской муравейник. Сонную тишину прерывает очень красивая, изящная мелодия карманных часов.

Реплика мужчины – тихо, с восхищением и гордостью:

–  Сто лет без малого – минута, в минуту.

В ответ женское шипение:

– Лучше сахару взяли бы, таскает за собой всякое старье.

Мужчина:

– Клара, солнышко, это же ра-ри-тет!

Мелодия и разговор стихают.

Снова сонное царство взрывает. На этот раз голос из репродуктора. Большинство людей привыкло и  не реагирует; кто-то перевернулся на другой бок.

Голос из радиоточки:

– Берта Опельянц, Офелия и Венеамин! Если вы слышите. Это я, Григории; Быковский. У меня 15 минут, и я жду вас в комендатуре порта! Берта, ты слышишь меня? Только 15 минут, я жду!

Продолжает не официально, по домашнему:

– Офелия, разбуди маму!

Веня срывается с места и начинает прыгать вокруг Берта как угорелый. Кричит:

– Дядя Гриша, дядя Гриша, где Вы?!

Берта поднимается, торопливо набрасывает пальто, судорожно застегивает пуговицы.

Обращается к учительнице.

– Будьте, любезны, если вас не затруднит, приглядите, пожалуйста за вещами.
Та, полусонная кивает в знак согласия.

Берта хватает Веню за руку:

– Идём, скорее…

Оглядывается на мешок, ведь там в футляре скрипка Гварнери! Забирает мешок с футляром.

Берта-Учительнице:

– Простите, Бога ради! Мы, наверное уже не вернемся.

Кто-то сонный заворочался и бормочет под нос:

– Покоя нет от них, всю ночь шляются…

С другой стороны и зло:

– Как Опельянц, так сразу к командирам…

Сцена 33. Экстерьер. Комендатура порта. Ночь.

Григории; в свете фонаря стоит под навесом рядом со входом и вывеской. Невдалеке «эмка» с работающим двигателем. Гришу ждут.

Берта с Веней подбегают к нему. Гриша обнимает Берту и та роняет мешок. Счастливый Григорий подхватывает на руки Веню, поднимает его над собой. Веня сверху с детской непосредственностью  скороговоркой выпаливает «новости».

– Когда мы бежали я упал и разбил лицо. А потом мы плыли на большом корабле. Там был белый павлин и я играл на ложках. Нас бомбили и Феля утонула. Мама была в обмороке, я испугался и плакал. Дядя Гриша! Вы же нас теперь не бросите?..
Гриша прижимает мальчика к сердцу. Смотрит на Берту.

Берта – Грише:

– Был шторм, налетели юнкерсы, Феля.., она погибла.., сразу… Волна… и я.., я не могла успеть…, Гриша

Сдерживая слезы, прислоняется к Грише, но все равно плачет:

– Вася, папа, Феля, Гриша, за что? А? Почему?

Он гладит Берту по голове. Протягивает бумаги:

– Вот ваши проездные документы. Завтра, нет, уже сегодня в 8 утра в Алма-Ату уходит эшелон. Там  вся Одесса. Встретишь знакомых, тебе помогут. А я вернусь. Знаи;, вернусь и наи;ду вас непременно.

Говоря, он тихонько отстраняет ее от себя, обращается к мальчику:

– Веня, слушай, маму. Береги ее!

Берет Берту за руку. На её руке часы – его одесский подарок.  На циферблате полтретьего ночи. Продолжает.

– Берта, В 8 утра. Отсюда до вокзала час пешком. Найди дежурного по станции или коменданта – ему отдашь бумаги. Всё, прощай, мне давно пора!

Еще раз обнимает Берту, поднимает Веню, ставит на землю, садится в машину, уезжает. Берта с Веней соляными столбами застывают на месте. Словно Григория и не было, словно это был фантом.

Сцена 34. Экстерьер. Железнодорожные пути под Новороссийском. Утро.

 

 

Здание вокзала. Перроны. Поезда. Патрули. Военные. Гражданские. Много всех и всего.

Мужчина лет 65-ти, узбек по национальности, его огромная семья, баулы. Пытаются сесть в вагон. Патруль – трое военных, двое молодых, здоровых, высоких, явно новобранцы, старший с перевязанной рукой – сломал или ранение.

Узбек протягивает патрулю стариковские натруженные руки, в них зажата горсть наград. Орден Красного Знамени, еще какие-то знаки отличия. Мужчина сует эти награды прямо в лицо старшему патруля. Говорит громко, с жутким акцентом.
Узбек, фамилия его, например, Кулаев:

– Начальник, слюшай, так совсем нельзя, что творишь? Я басмачи воевал, стахановский бригада три года был, семь детей вырастил. Почему нет мест, смотри весь поезд мест. Для сестра начальник есть мест, а мне и внукам моим?!! Э, что говоришь, да? Совнарком жаловаться буду. Калинина дои;ду! Тебя быстро надо куда отправят! Старшего зови, да! Что глупый стоишь как? Кто за твои; кровь проливал? Кто белий бил, кто зелёный бил!.. Мест теперь нет! У тебя не рука, голова плохой! Сердца нет, кто тебя воспитал, а? Как отцу смотреть глаза будешь?!

Во время  монолога командир патруля пытается спокойно объяснить старику:

– Камалджан Игамбердыевич, ну не могу, разрешения у тебя нет… Завтра поедешь.

Старик не слушает. Продолжает возмущенно орать. Похоже их разговор начался давно и длится «вечность». Мимо проносят раненых и какие-то грузы. Проходят группы военных.

Из громкоговорителя раздается голос диспетчера:

– Эшелон с шестого пути отправляется через 15 минут.

Жена узбека, внуки – 8-10 человек, еще одна женщина, наверное, его  дочь.  Все говорят на узбекском и разом. Старшие выговаривают младшим.  Раздается детский плач, вопли и даже смех. Женщины в истерике, плачут и голосят как на похоронах, рвут на себе волосы.;Старшии; патруля, наконец, не выдерживает и сдается. Махнул на рукой и отошёл в сторону. Старик удовлетворенно крякает. Узбеки умолкают мгновенно, как оркестр по велению дирижёра,  и деловито начинают загружать вещи в вагон.

Сцена 35. Интерьер. Вагон поезда. Утро 1.

Общий вагон. Семья узбека заносит тюки и вещи. Через это движение багажа мы видим, что в «купе» у окна сидит Берта с Веней. Берта не выпускает из рук мешок со скрипкой, инстинктивно поглаживая его. Они наблюдали за сценой посадки в вагон азиатской семьи. Рядом две невнятных тётки, то ли экономки, то ли приживалки. Без возраста, старые девы замотанные в платки. Видимо, влиятельные «большие» люди устроили их в поезд, чтобы доставить по назначению свое имущество, и они пристально следят за доверенными вещами.

Через проход женщина с сыном 6-7 лет и с ними толстая тетка, наверное, родственница. Типичные «мещане», у них тоже много вещей. Все упаковано и перевязано чрезвычайно аккуратно. На столе продукты. Мама непрерывно кормит мальчика. Тот сыт, в него уже просто не лезет. Но её это не останавливает.

Мама-мещанка:

– Ешь! – говорит она и бьет его по щеке.

Узбекская семья продолжает грузиться.

Жена узбека дочери (говорит на узбекском):

– Что встала в проходе? Иди сюда быстрей!

Мама-мещанка, косясь на «пришлых узбеков», сует сыну под нос кружку с чаем. Мальчик безразличен и к чаю, и к мамаше, но тоже с интересом следит за «узбекской» семьёй. Мать выдергивает его из мечтательного состояния: опять бьет сына по щеке.

– Пей, тебе говорю!

Толстая родственница тоже присматривает за узбеками и одновременно, словно наседка, ощупывает их багаж, проверяя: всё ли на месте. Узбеки ей и не симпатичны, и подозрительны (потом она даст конфетку малышу-узбеку).

Двое мужчин, видимо квалифицированные рабочие. Это ещё одни соседи Берты с Венеи;.  Первыи; постоянно щурится и комментирует второму происходящее. Говорит непрерывно.
Рабочего зовут Илья:

– Все идут и идут. А когда, наконец, поедем? О, слушай – пар спустили. Петя, а ты чертежи из 5-го цеха забрал?

Петя:

– Забрал…

На одной полке с Бертой и Веней; сидит худая странная женщина, по виду «библиотекарь». У нее вообще нет вещей. Украли, потеряла, не было времени собраться?… Она всего боится и ведет себя так, словно хочет стать невидимой. Вдруг грохот и вопли в глубине вагона. Звук падения человеческого тела.

Грубый окрик:

– Вставай, мразь! Вставай, кому говорю!

Узбекская семья сторонится, уступая дорогу. Энкаведешный патруль поймал и ведет мужчину. Похоже вора. Руки конвоируемого связаны. Патрульные грубо, прикладами толкают его.

В соседнем «купе» расположилось «благополучное», как сказали бы сейчас «крутое», семейство начальника производства или крупного инженера – он, жена, сын. Мальчик – ровесник Вени, с ними в купе еще один мальчик в толстых очках, но видно, что это не их сын.

Жена начальника:

– Что с такими нянчиться? Сама бы задушила, своими руками глаза бы вырвала, гадине…

Сцена 36. Экстерьер. Железнодорожные пути под Новороссийском. День.

Чекисты выталкивают вора из поезда – да так, что тот падает на перрон или на землю. Спрыгивают следом.

По перрону несётся:

– Отправляй литерный!!!…

Поезд дергается, выпускает пар, дергается еще раз и медленно трогается, набирая ход.

Сцена 37. Интерьер. Вагон поезда. День 1.

Купе Берты. Илья – Берте:

– Вы позволите подсадить мальчика к окну? Ему там лучше будет…

Берта:

– Да, конечно, пожалуйста.

Мужчина берет на руки Веню.

– Давай, иди к дяде Илье, – подсаживает его к окну, – Смотри и говори, что видишь.
А то дяде Петру, все интересно, да видит он плохо. Ну что там?

Веня прижимается к стеклу и потому голос его звучит гнусаво. Говорит нараспев (происходящее за окном мы видим его глазами, как в немом кино).

Рассказ Вени:

– Патрули идут,

видим стоящих по движению поезда чекистов,

– Солдаты с ружьями,
взвод солдат с молодым командиром двигается в противоположную движению поезда сторону,

– Тетя что-то рассыпала, ей помогают, а она ругается

Толстая торговка что-то подбирает с земли. Что именно не видим. Помогают девочка и двое солдат. Офицер устало и безразлично смотрит на эту кутерьму. Торговка время от времени поднимает голову, ругается, кому-то грозит кулаком,

– Дядя-солдат без руки гусей загоняет
солдат с хворостиной в руках загоняет стадо гусей – голов 25, по наклонному мостику в вагон, стоящего напротив эшелона.

Веню перебивает Петр:

– Вот и птички на юг зимовать отправились.

Веня надышал на стекло, оно запотело.

Рисует пальцом на стекле очки, прижимается снова и продолжает рассказ:

– Лошадки, их много. Кавалерия! Мама, мама, помнишь – мы с дедушкой к дяде Натану на завод ездили. Этих больше…

Проезжают мимо, готовящегося к погрузке, кавалерийского полка. Кто-то из красноармейцев сидит в седле, кто-то кормит лошадь с руки, кто-то гарцует, кто-то гладит животное; группа всадников, спешившись, дурачатся. Двое борются, остальные смотрят. Ловкая подсечка, и один из борцов оказывается на земле.

Веня продолжает:

– Ой, один дядя другого стукнул!

Илья, негромко, но отчетливо, с сожалением и тревогой:

– Так они с саблями на танки и попрут, прямо как в песне. Как поляки в тридцать девятом…

Петр локтем толкает Илью в бок. Мол, тише, что позволяешь при посторонних!

Вдоль кавалерии;ского полка навстречу поезду Берты и Вени на красивом скакуне скачет командир. Он уверен в себе, властно смотрит на бои;цов. Те, завидев, не дожидаясь команды, сами начинают оправляться, строиться. К командиру на полном скаку подъезжает боец и передает пакет.

Станция оказывается позади. На насыпи Веня замечает двух бритых наголо мальчишек 7-8 лет, они смотрят на проходящий поезд и вдруг неожиданно спускают штаны, показывая составу письки. От неожиданности мальчик смеется, поворачивается к маме и встречает ее удивленный взгляд. Кажется  сейчас он взахлеб расскажет  только что увиденный анекдот. Этого уже ждут и Илья с Петром. Веня колеблется, слышит мальчишеский смех в соседнем купе, окончательно смущается и говорит:

– Мама, я хочу писать!

Сцена 38. Интерьер. Вагон поезда. День 1.

В дальнем конце вагона с шумом открывается дверь. Слышим зычный женский голос, мгновение спустя видим саму проводницу. Курпулентная, мощная женщина, неопределённых 40-45 лет.

Проводница:

– Мужчина, вещи с проходу убираем – здесь не табор. Дама, сядьте наконец, а то не пройти,

Она придирчиво осматривает вверенную территорию. Властный голос разносится по всему вагону:

– Товарищи, туалет будет работать в холодном конце. Топим самостоятельно, много не жжём, угля мало, а до Алма-Аты может и неделю, а может и две будем добираться. Сами соорганизуйтесь, выберете старшего, у меня без вас еще четыре вагона. Детей на станциях не отпускать. Отстанут от поезда – не найдетесь. Всех предупреждаю и тебя, отец – отдельно обращаясь к «узбеку»

Продолжает:

– чтоб руки мыли, заразу в дороге подхватите – лечить некому, с поезда ссажу… Ну, какое белье, гражданочка?!.. Белье все с твоим мужем на фронт уехало!

Тихоня-библиотекарь:

– Я не замужем.

Проводница:

– Ну, может в наше время оно и к лучшему.

Громко, всему вагону:

– Туалет моем сами. Дважды в день. Водой на станциях будем заправляться. Хлорки хватит, пусть старший подойдет попозже, дам. Маней меня зовут, Марфой Андреевной. Все, касатики, обживайтесь. Пошла дальше…

Сцена 39. Интерьер. Вагон поезда. День 1.

Купе «узбека». Женщины развязывают тюки, застилают коврики, одеяла, тряпки. И несмотря на день укладываются спать.

Вновь хлопает дверь. Видим процессию из двух человек. Молодящаяся особа лет сорока пяти. В юности весьма и весьма симпатичная. На лице отпечатались следы бурной жизни, множества замужеств, вульгарна. Она – начальник отдела кадров эвакуируемого завода. Ее спутник – нескладный долговязый мужичок. Не исключено, что он её любовник, попавший на это место благодаря принципу: на безрыбье и курица человек. Они проводят перекличку среди пассажиров. Голос у «кадровички» звонкий и сексуальный.

– Андреевы. Степаненко – 4-и; цех. Алексашины – 2-и;. Куленко. Чивжелисы. Федоровы, где Федоровы?

Ее спутник:

– Федоровы в десятом.

Женщина кивает, мол, поняла. Продолжает:

– Перетрухины, Волковы.

Доходят до узбекской семьи. Кадровичка удивленно:

– Та-ак, а здесь кто такие?!

Узбек смотрит сверху вниз на женщину, протягивает еи; большую пачку денег и говорит с акцентом:;– Кулаевы здесь…

Кадровичка берет деньги, отмечает что-то в тетрадке, продолжает:

– Молодцы, Кулаевы! Срать по одному.

У купе Берты замечает Илью с Петром. Явно повеселев, и даже игривым тоном:

– А, плохо видим, плохо слышим, хорошо работаем?

Обращается к Илье, кивая на Петра, при этом одновременно облокачивается на своего спутника и  поправляет чулок:;

– Ты за другом-то своим, присматривай. А то в темноте засношает кого, а мне роды принимать. На верхнюю не ложи. Снизу пусть спит. Грохнется, спирохета, народ побудит.  А ночью-то спать надо, а не с полок прыгать.
Поворачивает голову, сверяясь со списком:

– Так, кто тут еще? Опельянц?

Удивлённо смотрит на Берту с Веней:

– Откуда у нас в четвертом Опельянц?! Ай, нет… Да, так и есть: Опельянц. Значит будут Опельянц…

Продвигаются по дальше по вагону.

Кадровичка:

– Ба, Генрих Карлович, доброго здоровьичка! Значит семнадцать лет отказывались, а теперь вместе отдыхать едем. Ах, счастье-то какое… И что, мне можно вечерком зайти чаю попить?!

По поведению и интонации понимаем, что между ними в прошлом был роман. Из туалета с мальчиками возвращается жена инженера. Кадровичка тут же принимает другую интонацию и  меняется в лице.

– Ои;, и Вы здесь, Элла Георгиевна? Я так рада, что Васенька с вами. А это кто? Ах, Ираиды Михаи;ловны сын.., такои; большои;… – треплет по щеке мальчика в очках.

Продолжает, больше про себя:

– Выходит так, что в Тулу со своим самоваром?..

За купе инженера тамбур. Там в темноте «кадровичка»  дрожащими руками достает папиросу. Спутник помогает прикурить. Женщина начинает плакать. Плач переходит в рыдание. Мужчина достает из кармана брюк мятый носовой платок, пытается успокоить свою женщину и вытереть слезы.

Сцена 39. Интерьер. Вагон поезда. Ночь 1.

Ночь. Луна между туч. В вагоне слабый; свет дежурного освещения. Словно прибывая в трансе, узбек с закрытыми глазами сидит на полу вагона на корточках и, раскачиваясь из стороны в сторону, гнусаво и монотонно поет на своем языке древнюю песню.  Его семья спит.

Купе Берты. Илья снимает с Петра очки. Пётр почти слепой.  Бережно кладет в их карман пиджака друга и помогает Петру лечь. Потом и сам забирается на верхнюю полку.
Берта с Веней спят внизу. Мальчик лежит спиной к Берте. Она нежно обняла его. Гладит Венины волосы, тихо дует на голову, тихонько целует и смотрит на спящего сына. В этом взгляде вся её любовь. Тихо-тихо работает радио.

Вечернее сообщение Совинформбюро от 19 октября.

В течение 19 октября на всех направлениях фронта продолжались бои. Особенно упорные бои шли на Можайском и Малоярославском направлениях. Отбито несколько ожесточённых атак немецко-фашистских войск. За 18 октября уничтожено 38 немецких самолётов. Наши потери — 17 самолётов.

Сцена 40. Интерьер. Вагон поезда. Утро 2.

Поезд идет по Сальским степям.;Высокий, упитанный, здоровый лось в подтяжках тарабанит по двери туалета:

– Ну сколько еще можно? Не одна едете, люду полно…

В конце реплики дверь открывается и оттуда мышкой выскальзывает наша «невидимка», «дама библиотекарь». Мужчина смотрит на нее сверху вниз и продолжает с издевкой:

– Месячные што ли? Воду-то хоть за собой слила?!

Библиотекарша смотрит снизу на гиганта и вдруг совершенно неожиданно, громко и четко заявляет на прекрасном французском:;– Пошел вон, болван!!! – Est all; loin, le nigaud!!!

После чего спокойно и с достоинством удаляется. Мужчина, опешив, провожает «библиотекаршу» взглядом. Он не понял ни что она сказала, ни зачем. Он не в состоянии решить для себя и другую задачу: не преступление ли это: говорить в военное время на непонятных языках? Вся гамма  чувств, их борьба отражаются на его лице.

В очереди стоят  «мещанки» с перекормленным мальчиком. Мальчик грызет ногти. Мама бьет его по руке:

– Прекрати немедленно!Гадость какая!

Дальше Генрих Карлович с семьёй, потом Берта с Веней, за ними жена узбека со старшей дочерью и с самой маленькой девочкой. Веня, провожая взглядом, гордо шествующую мимо «библиотекаршу»  машинально переводит то, что она сказала сыну Генрих Карловича.

– Пошел вон, болван!

Сын инженера, Васятка, тоже провожает взглядом воинственную, как оказалось, «библиотекаршу  и следом за Веней, с французским «прононсом» повторяет:;– Пошёль вонь, больвань!

Мальчишки переглядываются, дружно смеются.

Вася – Вене:

– А давай, после чая, в конец поезда сходим…

Сцена 41. Интерьер. Вагон поезда. День 2.

Женские руки штопают свитер. Это Берта.

– Фелечка моя только локоть протерла. Теплый свитер. Французкая шерсть. Муж у моряков брал. Почти новый. Мне не нужно, берите…

Заканчивает штопать, обкусывает нитку. Жена Кулаева забирает свитер из рук Берты и придирчиво осматривает.  Всё проверив, протягивает Берте кусок сахара.
В купе входит Веня, за его спиной Вася.

– Мама, можно мы с Васей по поезду погуляем?

Берта:

– Осторожнее только. Если остановимся – ни шагу на перрон. И чтобы через полчаса был здесь. И, смотри, никаких сквозняков,

Обращаясь к Васе:

– Василии;, ты старше. Проследи, только чтобы всюду вместе.

Мальчишки кивают и срываются с места.

Сцена 42. Интерьер. Поезд. День 2.

Пробегают вагон, тамбур, вбегают в следующий. Оказывается, в нём едут только женщины. От 25 до 60. Все знакомы друг с другом. Работницы одного цеха.  Наверняка, какое-нибудь вредное производство куда женщин ставят и потому, что выносливее, и потому, что мужики уже на фронте. Почти все кушают, пьют чаи;, играют в карты, поют, рассказывают анекдоты и пошлые истории.  Немногие спят. На мальчиков никто не обращает внимание.

В следующем вагоне, тоже в основном женщины, но попадаются и мужчины. В одном из купе, перегородив проход, сгрудились пятеро мужиков. У одного сильно ноет зуб. На столе валяются плоскогубцы и стоит стакан водки.
Один из «сочувствующих» руководит процессом :

– Ну, давай, пей!

«Больной» выпивает.

“Сочувствующий”:

– Выпил – молчи!

Двое берут выпившего за руки и держат. Третии;, взяв со стола плоскогубцы, примеряется вырвать зуб.

Резкое движение, хруст, победный вопль новоявленного “стоматолога” :

– От, он душевный!..

Больной ойкает. «Доктор» похоже сам весьма удивлён тому, как гладко прошло, вертит в руках вырванный зуб и веско говорит:

–  Ойкай меньше. Ополоснись. Де-зин-фек-ци-я!

И протягивает больному ещё один стакан с водкой.

«Прооперированный» залихватски опрокидывает горькую, замечает глазеющего Веню, берет со стола вырванный зуб и, криво улыбаясь, произносит:

– Ну, что, чернявый, зуб или по зубам хочешь?

И довольный собой, что не кричал,  что больше не болит и что выпил водки, смеется.
Мальчишки, испугавшись, рвут дальше. Вася на ходу оборачивается и успевает показать излеченному фигу. Соседи ржут.

Следующий вагон почтовый. Завален мешками, заставлен ящиками. На восток едет заводское оборудование и документация. Солнечные лучи пробиваются сквозь окна и щели. В воздухе клубится пыль. Мальчики задерживаются, пытаясь разглядеть содержимое.

Сцена 45. Экстерьер. Поезд. День 2.

Конец состава. Открытая, заставленная оборудованием и ящиками платформа. Часть ящиков не опломбирована и можно открыть. Веня дёргает крышку одного из них. Внутри завернутые в бумагу трубки. Мальчик берет небольшую трубку, разворачивает. Ветер уносит бумагу. Оба разглядывают трубу. Веня дует. Труба издает приятный звук. Он поднимает руку и труба начинает петь на ветру.

Веня – Василию:

– Знаешь, что это?

Вася пожимает плечами.

Веня:

– Называется орган. Я такой в Киеве видел!

Василии; берет вторую трубку, побольше и тоже поднимает руку вверх. Возникает мелодия.

Эшелон идёт по залитой солнцем безумно красивой степи. Закат. Небольшие холмы мягко  перетекают друг в друга, как волны в море. Мальчики  рисуют органными трубами линию горизонта, словно дирижируя возникающей при этом мелодией.

Сцена 43. Интерьер. Поезд. Вагон Берты. Утро 3.

Вагон Берты. Мимо проносится смутная и лохматая тень. В проходе, на четвереньках стоит спутник кадровички, нюхает ботинки.  Секунда и понятно: в ботинки нагадил кот.
Мужчина бросает вонючий  башмак вслед убежавшему животному, орет:

–  Тварь! Думаешь там тебя не достанут?

Как в вагон попал кот – загадка Пострадавший понимается с четверенек, бежит за четвероногим террористом.

«Библиотекарши» в конце вагона.

– Ой, кошечка! Какая миленькая!
держит кота на руках.

– Ваша, Спиридон Евсеич?

Протягивает кошку мужчине и, наконец, замечает, что тот в не себя от ярости. Снова прижимает к груди животное. Только сейчас она понимает, что кот и есть причина переполоха.

– Знаете что, Спиридон Евсеич,

– рассматривает кота, определяя пол,

– У нее, наверняка хозяин тут есть. И я вам в таком вашем состоянии не могу отдать животное. Вы себя не контролируете. Может она Марфы Андреевны кошка. Вы кошку загубите, а она в наш вагон угля не даст.Сейчас коты просто так по вагонам бегать не будут. Время не то…

Поезд начинает замедлять ход, останавливаясь, она продолжает:

– А туфли на станции, на колонке помоете…

Спиридон Евсеич кипит, булькает, разве что не взорвался. Едва сдерживается от того, чтобы не ударить библиотекаршу.  Стоит перед ней со спадающими штанами, подтяжки на бедрах, в одних носках и с ботинком в руке. Вид нескладный, комичный.
Сплёвывает на пол, шипит сквозь зубы:

– Зверинец развели. Ноев ковчег. Пои;маю – придушу, шапку сделаю или трусы меховые,
разворачивается и уходит.

Библиотекарь вслед:

– Господи, вот насажали-то быдла в вагон. Когда ж доедем? Никаких сил нет, Господи,
гладит кошку и продолжает:

– Ничего, ничего красавица моя маленькая, я тебе водички налью…

По вагону разносится зычный глас проводницы:

– Ста-а-анция-а! Полдня стоим касатики. В вагоне сортир закрыт. Все на станцию. Кошку мою кто видел?

Купе Берты. Сидят Пётр, Илья, Берта, Веня. На столе бледный чай. Рядом лежит небольшой кусок сахара, выменянный на свитер Офелии у жены Кулаева. Петр с Ильёй косятся на сахар.

Илья в никуда, мечтательно, как бы ни к кому не обращаясь:;

– Подсластить бы сахарком, и-эх!…

Берта, опустив глаза, тихо, но твердо:

– Я не могу – у нас больше ничего нет!

Веня сидит на нижней полке. В руках у мальчика органная трубка. Он играется. В соседнем купе тоже слышен звук органа. На звук в купе влетает библиотекарь. Видит в руках у Вени трубу, впадает в паралич. Кошка спрыгивает с её рук на пол. Мальчики «пересвистываются» друг с другом…

Библиотекарь, справившись с возмущением, вырывает трубу у Вени:

– Ты где взял это, бандит?!  Всю жизнь берегла! Это ж XVII век! Гунны б, Атилла такое не сделал бы! Фашисты и те не додумались бы! Как же так?! Пионер, тимуровец?! Коменданту сдам! Кто замки сбил?! Отвечай?! Быстро! Где остальные!? Продал?!

Веня испугано:

– Так оно ж не закрыто было. Мы с Васей только… это, и все!.. Честно!

Берта перепугана не меньше сына. На шум из соседнего купе появляется Генрих Карлович. В руках у него «васина» трубка.
Генрих Карлович протягивает трофей «библиотекарше». Говорит спокойно и деловито:

– Держите, вот. А чем на детей орать, за погрузкой своих сокровищ лучше следить надо…

Женщина хищно выхватывает из его рук трубку.

Генрих Карлович не меняет спокойного тона:

– Проверили бы сами. Лично.Все ли закрыто, есть ли печати, опись и все прочее…
«Библиотекарша», успокаивается, внимает «откровениям» Генрих Карловича, взирает на него, как на мессию, кивает в такт его речи.

– Так что, милочка, идите и проверьте всё ещё раз. Как следует. А то смотрю: Вам не то что орган доверить,.. вы чашку до Алма-Аты не в состоянии довезти и не разбить.

Генрих Карлович – Берте:

–  И, вы мамаша за ребенком приглядывайте получше. Чтобы по поезду не бегал. А то кто знает, что  тут еще везут…

Берта:

– И вы за своим последите,

Генрих Карлович -Вене:

– Вы точно больше ничего не взяли?

Веня:

– Нет, мамочка. Я только одну взял… И самую маленькую…

Берта – библиотекарше:

– Вы простите их, маленькие же. Взяли поиграться. Там ведь у вас ни замка, ни пломбы…;

«Библиотекарша» вместе с трубками почти бегом покидает купе.

Берта – Вене:

– Одень шапку и на воздух. От вагона ни на шаг, сейчас выйду.

Веня одевает шапку, пальто, выходит из вагона.

Сцена 44. Экстерьер. Железнодорожная станция. Утро 3.

Маленькая станция под Сталинградом. В воздухе разлили молоко, очень сильный туман. Много людей покидают поезд, желая размяться, в надежде узнать новости. Часть ещё стоит у вагонов, поджидая товарищей, часть растеклась по перрону в поисках туалета. Вот группа мужчин рассказывают анекдоты. Среди них и тот, кому вырывали зуб. Смеются. Веня оглядывается в поисках знакомого лица. Мальчику смертельно хочется писать, никого не дождавшись, он «ныряет» в туман и скрывается в направлении здания вокзала.

Из вагонов всё выходят и выходят. Туту и  «мещане», и Генрих Карлович с семьёй,  и узбеки, кадровичка со Спиридоном, и проводница Марфа Андреевна. Берта глазами ищет Веню. Как вдруг со стороны вокзала вместо Вени из тумана выныривает медсестра. На её лице марлевая повязка. Впереди себя медсестра толкает Веню. Это настолько неожиданно и даже тревожно, что все замолкают. Тишина. Над толпой повисает страх.
Медсестра говорит спокойно, громко и отчетливо:

– Сюда нельзя. Здесь  карантин. Отгоняйте состав и быстрее!

– Чей мальчик?!

Берта бросается навстречу, выхватывает Веню, начинает непонятно от чего его отряхивать сына. Поворачивается к медсестре, жалобно, просяще, словно хочет услышать от нее – не волнуи;тесь, все будет в порядке, ничего страшного не случилось.

Берта:;

– Это мои;, мои; мальчик, Веня. Что с ним?! Что опять ты натворил, горе мое?!

Поезд фыркнув, неожиданно трогается. Медсестра ни к кому не подходит, останавливаясь поодаль. Начинается суматошная, до панического посадка в вагон. Берта с Венеи; протискиваются в вагон одними из последних. Последней уверенно, как капитан корабля на палубу, в вагон поднимается проводница.

Состав медленно-медленно движется вдоль вокзала. В него продолжают садится люди. На перроне через каждые двадцать метров горят костры. Возле них стоят врачи и  военные. На их лицах повязки.

Туман рассеивается. Видим переоборудованный под госпиталь вокзал. На углу здания целая гора из  матрасов, белья, одежды. Рядом горит костер, где всё это сжигается. На брандмауэре здания можно прочесть старую рекламу «Отдыхайте на советских черноморских курортах!»

Сцена 45. Интерьер. Поезд. Вагон Берты. День 3.

 

Купе. Веня, Илья, Берта отходят от окна. Пётр спокойно сидит на нижней полке, он все равно ничего не видит. Марфа Адреевна копошится, растапливая печь, и бормочет:

– Совсем чокнулись. Нажрутся и тормозят, где попало. Предупреждали ж в
Новороссийске про тифозные эшелоны, нешто не видно…

Тревожный голос Генриха Карловича:

– Ты ничего руками не трогал? Ну-ка,  на меня смотри?!

Отсек «мещан». Звук шлепка, плач ребенка, «шипение» мамы:

– Ничего не жжётся, не выдумывай, терпи!

«Библиотекарь» удивленно:

– А почему так быстро поехали? Говорили же, что будем долго стоять. Мне все проверить надо, посчитать, ничего не успела…

Марфа Андреевна встает, растопив печь:

– А ты выйди, выйди. Посчитай, попересчитывай, да подольше постой… Покашляй, если тебе очень надо..

громко, на весь вагон:

– так, граждане, всем руки мыть. Горячая вода через 10 минут будет. Мыло здесь на всех положу…

Генрих Карлович – проводнице:

– Скажите, а что в поезде – врач есть? Люди ведь едут, с детьми. Вон товарищи с востока,..

кивает в сторону Кулаевых,

– полную антисанитарию развели, на полу спят, ногти грызут, едят руками.

Кулаев:

– Э, ты что, дорогой? Как очки надел – здоровый стал? Я в гражданской месяц в окопе сидел, другой, третий. Два год сидел, ничего, не здоров был. Как бык здоров. За свои; ребёнка смотри. Ребенка целый утро кашлял – шубы нет. Возьми!

Генрих Карлович спокойно:

– Это не Вася, это вот гражданки Опельянц ребёнок!

Берта с беспокойством:

– Это осень. У Венечки осенью всегда так. Это вовсе ничего… Не болезнь

Берта – проводнице:

– А, может, пропотопить сегодня сильнее получится?..

Проводница:

–  Милочка, угля до Алма-Аты в обрез. Через два дня морозы да снег. Так, что крышу на протопку обдирать будем?  Всё, закончили дискуссию,  руки мои;те и сами утепляйтесь!

Библиотекарша, присаживаясь рядом с Бертой и Веней:

– А в чем дело?!

Берта:

– На станции госпиталь. Сыпной тиф, говорят.

Очередь в туалет. Подслеповато щурясь, отряхивая руки, выходит Пётр. Его сменяет Илья.

Из очереди раздается:

– Мыло не обронил?

вслед Илье:

– Не в баню идешь, не засиживайся…

Сцена 46. Интерьер. Поезд. Вагон Берты. Ночь 3.

Тихо работает радио.

Голос Левитана:

– В течение дня наши войска вели бои на всем фронте. После упорных многодневных бое;в, в ходе которых противник потерял около 35 тысяч солдат и офицеров убитыми и ранеными, наши войска оставили г. Таганрог. Было уничтожено 34 немецких самолёта. Наши потери — 8 самолётов. Трудящиеся Советского Союза своим героическим трудом на фабриках и заводах, в колхозах и совхозах крепят тыл Красной Армии, куют победу над гитлеровской Германией. Молодые рабочие машиностроительного завода в Комсомольске-на-Амуре т.т. Сальников, Литвиненко, Бобров, Дундин и многие другие дают ежедневно две-две с половиной нормы. Стахановцы Лидия Рыжакова и Александр Веселов, в сентябре выполнившие задание на 200 процентов, довели выработку до 400-450 процентов.

В купе, где едет семья Генриха Карловича все спят. Маленький Вася с кем-то воюет во сне. Генрих Карлович похрапывает. Из купе Берты доносится сильный детский кашель.
В купе Берты все, кроме неё, спят. «Библиотекарша», Петр, Илья.  Она сидит на нижней полке рядом с Веней. У мальчика жар. Он тяжело дышит. Осторожно Берта будит «библиотекаршу».

– Извините, Вы не могли бы посмотреть за Веней, мне срочно нужно найти проводницу.
«Библиотекарша»  полусонная:

– Да, конечно. А что с ним?

Берта:

– Похоже, простыл. Жар.

Тут работник культуры окончательно просыпается и на ее лице испуг. Она переводит взгляд с Берты на Веню и обратно. Вдруг отодвигается и начинает невнятно бормотать:

– Я, я… не смогу сейчас. Мне, мне в туалет надо. Я минуточку, мигом, сейчас…

Встает и начинает собирать свои вещи. Берта в полном недоумении.

«Библиотекарша» непрерывно приговаривает:;

– Минуточку, минуточку. Буквально сейчас. Да, что же это такое-то. Да, да, да, непременно сейчас…

Задевает и на пол падает чья-то сумка. Задевает Петра

Берта:

– Что с Вами?

Библиотекарь:

– Извините, я не могу. Мне срочно нужно уйти…

И с вещами выходит из купе. Берта растерянно смотрит ей вслед. В купе Берты вваливается  «мещанка».

–  От оно, что значит получается. Нас таких красивых-кудрявых зараза не берет. Мы за дитём своим не смотрим, привязать к себе не можем. Пусть дитё по перрону шляется, триппер собирает. А ну, выматывайся из вагона. Шалав в приличный поезд понасодют. Что-то я тебя на заводе не помню…

На шум в проходе появляется Марфа Андреевна.

– Ты своё грызло закрой сквозняк. Под одеялом у мужа потом открывать будешь. Иди сынулю свою дефективную по губам лупи!

Поворачивается к Берте:

– А ты, худая, по-тихому собирай бебехи свои и дуй ко мне. Только не трогай здесь больше ничего…

кивает на Веню:

– Давно это у него?

Берта:

– Что вы шумите? Ребенок простудился. Покашляет и пройдет. Топить надо было…

Проводница:

– Ты, Сара, у себя на кухне командовать будешь. Я вагон заражать инфекцией не дам. Ты знаешь, что у него?! Быстро собралась, не то с поезда выкину – костей не соберешь.

Проводница показывает Берте своё купе. Помогает перенести вещи. Сама укладывается на место Берты. Просыпается Пётр. Пытается понять что происходит.

Проводница:

– Давай-давай, Четыре глаза, спи, не буди людей!

Пётр поворачивается к стенке и засыпает.

Сцена 47. Интерьер. Поезд. Вагон Берты. Утро 4.

Поезд идет по заснеженной казахской степи. На столике пустой стакан из-под чая. Ложка в стакане позвякивает в такт движению поезда. В купе стучат. Веня начинает громко кашлять. Берта просыпается, вскакивает с постели. Она не спала ночь и заснула, может, полчаса обратно. Мальчик спит, тяжело дышит, просит пить. У него начинаются галлюцинации. Громкий голос проводницы.

– Лазарет, подъем. Чо заперлись-та!

Берта открывает. Марфа Андреевна, держит у рта платок, заглядывает в купе, видит мокрые волосы на лбу мальчика. Веня кашляет. Проводница отступает назад, внимательно смотрит на Берту:

– Ну и что делать-то будем?!

Берта:

– А врач в поезде есть?!

Марфа Адреевна:

– На фронте все врачи, милая! Бинт могу предложить, мамаша. И;од, вату. Врача нет. Ладно, поняла всё, сиди пока, не высовывайся, щас кипятку принесу.

Большая часть народу проснулась. Главная тема утренних разговоров – болезнь Вени. Жена Генриха Карловича по очереди заставляет Васю и очкарика открывать рот. Проверяет – не красное ли у детей горло.

Сам Генрих Карлович перегораживает дорогу проводнице:

– Ну, что, там голубушка, неужели тиф?!

Проводница со злостью:

–  Трипер! Я, что знаю, что? Петровичу скажу и пущай разбираются. Медсестра его вывела – кто там видел, где он лазал…

Из купе голос Петра:

– Позвольте, мальчик отсутствовал совсем недолго. По-видимому его остановили на дороге к вокзалу!

Голос мещанки:

– Умник, нашелся. Ты ж сляпой. И что ты там видел? Хорошо те умничать: сам чахотошный, дитёв нет, те ж вообще все равно…

И она опять бьет ребенка по рукам:

– Руки в рот не суй, горе моё!

Кулаев – проводнице:

–  Давай женщин. Быстро, быстро-быстро большой начальник давай. У нас тиф была. Три кишлак  помер. Дядя мои; помер, жена его помер. Мёртвый-мёртвый был. Большой семья был. Жирный, аллах наказал…

«Библиотекарша» забилась в угол в чужом купе. От страха у нее трясутся губы. Про себя бормочет:

– Это конец… Это все… Я не хочу умирать. Мне надо в Алма-Ата!

Генрих Карлович – жене:

– Элла, собирай вещи. Будем переселяться…
Проводница отнимает от рта платок, резко разворачивается в его сторону:

– Сидеть всем на местах! Карантин у нас теперь! Будете рыпаться – вагон отцеплю в поле! Сидеть! Ждать! Паникер, хренов! В Севастополь тебя, под бомбы!
Уходит из вагона.

Сцена 48. Интерьер. Поезд. Вагон начальника поезда. День 4.

Проводница идёт по составу. Знакомая нам мужская компания играет в самодельные карты на щелбаны. Дальше « женский вагон», там тепло, как в бане и потому многие почти голые.

Молодые бабы дурачатся, щекочут друг дружку, визжат:

– Ну и дура, ты Валька!..

Купе начальника поезда. Две женщины «бальзаковского» возраста и двое мужчин. На вид шестидесяти и сорока лет. Что помоложе, потерявший руку,  калека. Он разливает чаи;. Старший в ладном овчинном полушубке чаевничает вприкуску.
Проводница от волнения говорит наигранно, развязно:

– Алексеи; Петрович, можно вас на белый танец в тамбур пригласить?

Старший отхлебывает чаи;, внимательно смотрит на Марфу. Дело, видимо, важное. Кряхтя поднимается, набрасывает полушубок, выходит из купе. В это время кто-то из пассажиров пытается из тамбура пройти в вагон. Марфа, с силой захлопывает дверь у него перед носом:

– Куды ломишься? Не на бульваре гуляем! Пять минут подождать не можешь, аль приспичило?!

Алексеи; Петрович:

– Чего взбеленилась?!

Марфа:

–  Петрович, приехали. Тифозные у меня! Мальчик выскочил на станции, будь не ладно, медсестра в вагон привела.  Лицо красное, кожа сухая, температуру под под сорок, кажись. Мамаша его пока держится, но глаза красные. Ой,  пои;дет как пожар, не остановим…

Алексеи; Петрович:

– Пошли, поглядим.

Сцена 49. Интерьер. Купе проводницы. День 4. Купе проводницы. Берта с Веней.

Веня бредит:

– Пасуй, пасуй! Ну, куда?! Не стой! Я, я свободен, на меня!.. Так! Го-о-ол! Эх, штанга, мазила…

Берта вытирает лоб Вени  мокрой тряпкой. Достает из мешка скрипичный футляр, отодвигает его в сторону.

Веня:

– Мама, мамочка, не надо, не ругай меня. Я все выучу, честно-пречестное…
Берта что-то ищет в мешке. Хочет выйти из купе, дёргает ручки, но  дверь заперта.

Стучит:

– Откройте немедленно! Ребенку нужен доктор!

Тишина. Повторяет громче:

– Найдите врача! В поезде должен быть врач! Откройте, откройте немедленно!!!

Веня приходит в себя, открывает глаза:

– Мама, я пить хочу!

Берта:

– Сейчас, Венечка – поит мальчика:

– Это все ничего, надо просто поспать и все пройдет. Вот увидишь – завтра приедем и ты будешь здоров. Скоро все все кончится, скоро Алма-Ата, там тепло, врачи, ты поправишься и пойдешь в школу.

Сцена 50. Интерьер. Вагон Берты. День 4.

Через вагон идут проводница и начальник поезда.
Завидев их, Кулаев говорит быстро. У него почти пропадает акцент:

– Начальник, начальник! Нам другой вагон нужен. Дети меня. Много детей. А мальчик там совсем плохой…

Мещанка:

– Всем в другой вагон надо. У мене тоже дите на руках. Генрих Карлович, скажи им…
Генрих Карлович:

– Вы, товарищ дорогой, разберитесь. Без нас завод не запустят, а тут у вас бог знает, что – ни врача, ни медикаментов.  В вагоне посторонние едут. Тифозные. Кто знает: жена она командиру или не жена? И где вообще тот командир! Родина, правительство и товарищ Сталин спросит с вас! Или, вот, он –
указывает на Кулаева:

– Кто он? Откуда? И почему с нами едет?..

Кулаев визгливо:

– А ты кто есть такой указывать? Все едут и ты едь! Молчи едь! Не то ночь будет – утром не проснешься…

Начальник поезда:

– Так граждане, заткнулись и молчим. А то весь вагон отцеплю в степь и сожгу. У меня инструкция, в бирюльки играть не буду.

Проводница замечает Петра с Ильей:

– Вы как, не чихаете, жара нет?!

Петр за обоих:

– слава Богу!

Марфа (имея в виду «библиотекаршу»):

– А где эта, мышь костлявая?

Петр:

– Возле туалета дрожит

Марфа:

– Тут уже чего, дрожи не дрожи…

Алексеи; Петрович и проводница помогают друг другу одеть импровизированные повязки. Берта барабанит в дверь, требуя открыть её и врача сыну.

Сцена 51. Интерьер. Купе проводницы. День 4.

Дверь распахивается. На пороге стоят Алексеи; Петрович и проводница. От неожиданности Берта  налетает на них.

Проводница:

–  Мамаша, ты тоже повязку надень!

Алексеи; Петрович отодвигает Берту в сторону и проходи вперед:

– Так, что у нас тут, показывайте!

Смотрит на Веню. Веня на него с видимым испугом.

Совсем близко к мальчику Алексеи; Петрович подойти не рискует, спрашивает резко и деловито, обращаясь к проводнице:

–  Когда началось?!

Берта:

– Только вчера. Он заснул, и все было хорошо. Это во сне, он уже неделю кашляет. Это так у него каждую осень, завтра прои;дет. Нам нужен доктор, он все скажет, это грипп… Это не тиф. У тифа инкубационный период две недели. Нам на курсах Осавиахима говорили…

Алексей Петрович:

– Успокойтесь, мамаша. Разберёмся. Диагнозы ставить, не мешки с картошкой переворачивать. Горячку пороть нам нельзя. У нас инструкции. Что нужно, все так и сделаем! Вы сядьте. В вагон пока не ходите, нельзя. Вода есть? Ну, и хорошо. Ждите.
Закрывает дверь. Слегка успокоенная Берта садиться на кровать.

Сцена 52. Интерьер. Вагон Берты. День 4.

Алексей Петрович:

– Пацан в тот туалет ходил?!

Марфа:

– А в какой еще?

Алексеи; Петрович спокойно идёт в противоположную сторону. Пассажиры провожают железнодорожную власть молча, только всхлипывает сын мещанки, наверное, мамаша в очередной раз угостила его подзатыльником.

Моет руки Алексеи; Петрович неспешно и тщательно.

–  Марфа, небось это последний кусок?! – кивает на обмылок

Проводница кивает. Алексей Петрович продолжает:

– У Федорука из седьмого возьмешь, там одни бабы, а у них всегда свое есть. Хлорку сам дам.

Наконец, закончил с мытьем, отряхивает руки в поисках  полотенца:

– Ссаживать, конечно, придется. Пока светло. Заводской прав (имея ввиду Генрих Карловича). Если не довезем эту шушеру оборонного значения или еще хуже: эпидемию в город притащим, то нас с тобой вполне серьезно к стенке поставят. По законам военного времени.

Проводница слушает начальника с серым лицом.

Алексеи; Петрович берет Марфу за рукав, говорит тихо:

– Ты их, это, знаешь, что… покорми напослед. Собери с собой у наших по вагонам, а я через час состав остановлю. Там вроде разъезд и будка обходчика должна быть. Передай им, чтоб нашли. Авось протянут…
Уходит

Марфа, возвращаясь в вагон:

– Ой-ой, времечко. Бабу с мальцом… на голый снег. … Что творим, Господи, что деем?

Обращается громко ко всем пассажирам:

– У кого в голове мозги остались – в дальний туалет не ходить. Увижу кого в другом вагоне, пусть сразу св степь прыгает!

Отдельно Кулаеву:

–  И свой табор, басурман, приструни, чтоб тише воды сидели.

Снова всем:;

– Бритвы, ножницы готовьте. Всем постричься!

«Библиотекарша»:

– Как так стричь?!

Проводница:

– Как, как?! Каком к верху. Налысо, попрыгунья! Под нулевой нумер!
Уходит из вагона собрать провизию для Берты и Вени.

Сцена 53. Интерьер. Вагон Берты. День 4.

Кулаев в отсеке Генрих Карловича. Держит инженера за лацкан пиджака, говорит жарко:

– Ты, большой начальник. Ты меня слюшай. Нас побреют, а ее (кивает в сторону купе Берты) лечить будут.  Там все и помрем. У меня в гражданскую много людей умер, я все видел. Бритый был, тоже умер. Все бритый умер. Не помогает. А доктора в поезде нет. Все помрем – я помру, ты помрешь, она (кивает на Эллу Георгиевну) тоже помрет. Сын твой?!

– указывает на Васю,Генрих Карлович кивает, Кулаев:

– Первым он помрет, игрались они…

Элла Георгиевна испуганно прижимает к себе Васю, щупает лоб, заглядывает в глаза, просит показать язык…

Кулаев:

– Ссаживать надо. Быстро надо, а то всех в степи оставят. А так придут, спросят: кто больной? Какой больной? Нету! Никто не больной. Только здоровый! Ты здоров, я здоров, сын твои; совсем здоров! Какой женщин с ребенком? Откуда? У меня свои; женщин с ребенком, у тебя свои; женщин – других женщин, здесь вообще нет!

К разговору присоединяется мещанка:

– И правильно! Решать надо решать вопрос. Люди кругом. Что цацкаться. Я со Спиридоном переговорила…

из-за спины появляется Спиридон Евсеич – друг и помощник кадровички,

– он согласен,

Говорит внушительно по слогам:

– ад-ми-ни-стра-ци-я – согласна!

У Спиридона на лице написана безразличие. «Как скажите, так и будет».

Мещанка:

– И Бог в помощь, поезд как раз на повороте, идёт медленно. Я ей; еще кофточку дам, хорошая, теплая. Три сезона всего ношенная,

В одной руке она держит не новую, побитую молью женскую кофту, в другой руке детский шарфик.

– И шарфик Павлика мальчику отдам. Да,  и подберут их, следом-то составы идут. Такие не пропадут. Нигде не пропадают. Да, там и госпиталь будет. Люди ж наши, когда есть, они добрые. А то, что делается: врачей у них нет, мыла нет, топят раз три дни. Заразу нанесли… За что, Карлович, помирать–то ответь ?!  Сынулю, свово пожалей, мово-то вам не жалко…

Рыдает.

Генрих Карлович – Кулаеву и Спиридону:

– Пойдем! Обвяжите только рот и перчатки наденьте!

Спиридон:

– У меня нет перчаток!

Генрих Карлович зло, раздраженно, решительно:

– Придумай что-нибудь! Смастери!

Генрих Карлович – Кулаеву:

– Тряпки свои неси, быстро!

Кулаев, кивает и бежит к себе.;Генрих Карлович – жене и мещанке:

– Теплые вещи (пауза) и еду какую, если есть.

Генрих Карлович – Мещанке:

– Михаила позови. Скажешь:  два наряда ему закрою…

Выходит из своего отсека в соседний, обращается к Петру:

– Пётр, дай пассатижи. Я знаю, у тебя есть.

Пётр:

– Сам бери, если знаешь.

Генрих достает с полки чемодан, открывает, находит плоскогубцы. В проходе уже в повязках и с покрывалом его дожидаются Спиридон с Кулаевым.
Генрих протягивает плоскогубцы узбеку:

– Иди в тамбур, дверь откроешь!

Сцена 54. Интерьер. Купе проводницы.Тамбур. День 4.

Веня спит, Берта сидит рядом. Мальчику стало чуть лучше. В двери поворачивается ручка и она открывается.  На пороге стоит Генрих Карлович в самодельной повязке и в перчатках. Несмотря на трагизм ситуации выглядит Генрих комично.
Говорит шепотом, через силу, стараясь не разбудить Веню:

– Вы нас извините, но вам надо сойти. Вам с мальчиком надо покинуть поезд. Немедленно.

До Берты не доходит сказанное. А через секунду начинается истерика. Однако и она старается не разбудить Веню и кричит шепотом .

– Вы, вы не имеете права! Мы никуда не пойдем! Закрои;те дверь немедленно. Ребенка разбудите.

Бросается на Генрих Карловича, чтобы выставить его из купе и закрыть дверь.

– Я буду жаловаться, сейчас придет врач, нам обещали!…

Генрих ловко перехватывает женщину, передает её дальше Кулаеву. Тот набрасывает на Берту  покрывало. Голос женщины становится тише, глуше. Наступает шок. Она впадает в ступор и прекращает сопротивление.

Берта:

– Что же вы делаете? Вася, Гриша, где же вы? Офелия, возьми Веню – он плачет.
Кулаев быстро и решительно подталкивает спеленатую Берту к открытой двери. Генрих отходит в сторону и в купе возникает высоченный, огромныи;, словно, великан, мужчина, это Михаил. Вместе с одеялом он аккуратно берет на руки спящего Веню. Следом с большим мешком заходит Спиридон. Сгребает в мешок пожитки Опельянц. Бросает туда же футляр скрипки. Кроме Берты и Вени, на всех самодельные повязки.

Сцена 55. Интерьер – тамбур. Экстерьер – железнодорожные пути.День 4.

Мещанка помогает мужчинам и придерживает открытую  дверь. Рядом стоит мешок с какими-то пожитками. Поезд идет медленно, по огромной дуге. В вагон врывается снег, в степи царит  метель. Кулаев подводит Берту к дверному проему, сдергивает покрывало и толкает женщину. Чтобы не упасть Берта хватается за поручни. Кулаев слегка бьет ее по рукам, говорит без акцента:

– Прыгай сама, а то сына сброшу!

Берта смотрит на узбека безумными глазами и прыгает. Спотыкаясь, бежит за поездом по снегу.

И кричит так громко, ка только может:

– Веня, Веня, Венечка, сынок!

В проеме появляется Михаил с Веней на руках.  Становится на колени, наклоняется  и передает закутанного в одеяло мальчика Берте. Следом Спиридон сбрасывает мешок с их вещами. Берта с Венеи;  на руках садится на снег. Поезд уходит. Спиридон с минуту смотрит на Берту с Веней. В его глазах боль. Наконец, он захлопывает дверь. Через несколько секунд дверь снова открывается и на снег вылетает мешок, что собрала для Опельянц мещанка.

Берта с Венеи; сидят на снегу. Метель.

Сцена 56. Интерьер. Вагон поезда. День 4.

Проводница возвращается в купе. У нее в руках на треть полная бутыль спирта или самогона, узелок с пирожками, тёплые вещи. И вдруг, она замечает, как на снегу, рядом с насыпью сидят Берта и Веня. Состав  проходит мимо, поезд, закончив манёвр, начинает набирать ход. Проводница понимает что случилось.  Вещи выпадают у неё из рук.  Она разворачивается и с бутылкой бежит по вагону в обратную движению поезда сторону, словно пытаясь догнать Берту и Веню.

– Су-у-ки! Выродки! Убью, кто позволил. ****и, остановите состав! Сей-час, я сейча-а-ас!

Расталкивая пассажиров, она бежит к стоп-крану. С верхней полки неожиданно и резко свешивается тяжёлый мешок, на который проводница с ходу налетает. Бутыль выпадает и разбивается, женщина отброшена ударом на пол, у неё разбито лицо. Рыдает, размазывая по лицу кровь и слезы.

– Падаль какая! Сволочи! Девочку на снег выбросили! В поле с ребеночком! Помрут а-а-а-а!..

С верхней полки спускается «библиотекарша», втихую она сбежала из опасного вагона, и поднимает с пола мешок, о который ударилась проводница. Это её мешок и теперь она пытается вернуть его на место на верхней полке. Марфа смотрит на «тихушницу» ненавидящим взглядом, прекращает всхлипывать и наотмашь бьет её по лицу.

Сцена 57. Экстерьер. Железная дорога в казахской степи. Вторая половина дня.

Берта на руках с Веней; пытается догнать удаляющийся состав. Падает.

Панорама. Вокруг белая, как бумага степь. Черная змейка поезда. На снегу темными точками «разбросаны» Берта с Веней, их вещи.

Берта поет колыбельную песню из к/ф «Цирк». Она много раз смотрела этот фильм и выучила текст песни на всех языках: русском, украинском, грузинском, даже  бурятском.
Песня Берты:

Сон приходит на порог,

Мицно, мицно, спи ты.

Небо спыть, солнце спыть.

Мисяц позихае.

Тулпарым шункырым,

Инде скла син-тын.

На-ни-на, на-ни-на,

Генацвале патара.

Нахт из ицт фун ланд бис ланд.

Кинд кенст руинг шлафен.

Хундерт венг фоим ланд,

Алле фар дир офн.

В целом мире нет сильней,

Для тебя защиты.

Сто дорог, сто путей

Для тебя открыты.
Спят медведи и слоны,

Дяди спят и тети.

Все вокруг спать должны,

Но не на работе.
Спи, сокровище моё,

Ты такой богатый.

Все твоё, здесь все твоё,

Зори и закаты….

Она кутает Веню, пытаясь защитить мальчика от холода. Уже собранные вещи стоят рядом. Из  подручных средств Берта пытается соорудить подобие саней, чтобы погрузить на них сына.

Степь. Берта, словно герои; из книжек Джека Лондона, сквозь пургу тащит на самодельных «санках» сына. Колыбельная заканчивается.

Сцена 58. Экстерьер. Казахская степь рядом с железной дорогой. Вторая половина дня.

 

Веня сидит на закорках у мамы. Имущество Опельянц волочится сзади на привязанном одеяле. Берта устала, тяжело дышит, её шатает из стороны в сторону. Лёгкий снег. Дорога поднимается в гору. Вот-вот перед ними откроется новый горизонт.  Закат.  Поднявшись на холм, Берта замечает, что слева от путей стоит, о, ура!,  будка обходчика. И это придает ей силы.

– Сейчас Веня, сыноченька, сейчас! Ты поправишься, обязательно. Спи, мои; хороший.

Будка обходчика. Берта сбивает замок. Заходит вовнутрь.

Сцена 59. Интерьер.Будка обходчика. Вечер-Ночь.

Небольшое оконце. Инструменты: лопаты, кирка железнодорожные башмаки, лом, масляная лампа, небольшая вязанка степного хвороста, котелок, кружка, печь «буржуи;ка». Пол землянои;.

Берта укладывает Веню. Застилает одеяло. Зажигает лампу. Разжигает печь. За окном стремительно темнеет. Берта берет котелок, выходит из будки, зачерпывает снег. Ставит котелок на печку. Веня окончательно проснулся.

– Мамочка, я пить очень хочу!

Берта:

– Сейчас момент, солнышко, сейчас.

Осматривает будку в поисках еды. Ничего. Достает из узелка, оставшуюся головку «кулаевского» сахара. Замечает связку высушенной степной травы. Заваривает и поит Веню.

–  Осторожно сынок. Пей маленькими глоточками, не обожгись.

Щупает лоб. Жар не спадает. Веня выпивает половину кружки и засыпает. Берта ложится рядом. Луна. Положив руку на лоб сыну, Берта  тихонько читает стихи.

– Жили в квартире

Сорок четыре,

Сорок четыре

Весёлых чижа:

Чиж-судомойка,

Чиж-поломойка,

Чиж-огородник,

Чиж-водовоз,

Чиж за кухарку,

Чиж за хозяйку,

Чиж на посылках,

Чиж-трубочист.

Печку топили,

Кашу варили,

Сорок четыре

Веселых чижа:

Чиж — с поварёшкой,

Чиж — с кочерёжкой,

Чиж — с коромыслом,

Чиж — с решетом,

Чиж накрывает,

Чиж созывает,
Чиж разливает,

Чиж раздаёт.

Кончив работу,

Шли на охоту

Сорок четыре

Весёлых чижа;

Чиж — на медведя,

Чиж — на лисицу,

Чиж — на тетерку,

Чиж — на ежа,

Чиж — на индюшку,

Чиж — на кукушку,

Чиж — на лягушку,

Чиж — на ужа.

После охоты

Брались за ноты

Сорок четыре

Весёлых чижа:

Дружно играли;

Чиж — на рояле,

Чиж — на цимбале,

Чиж — на трубе,

Чиж — на тромбоне,

Чиж — на гармони,

Чиж — на гребёнке,

Чиж — на губе!

Сцена 60. Интерьер.Будка обходчика. Экстерьер. Железная дорога.Ночь.

Гул поезда. Сначала далеко-далеко в ночи появляется маленькое пятно прожектора локомотива. Берта и Веня спят. Состав приближается и шум нарастает. Металлические предметы в будке начинают дребезжать и пританцовывать. На большой скорости эшелон проносится мимо. Он будит Берту. Она вскакивает, выбегает к поезду и бежит размахивая руками:

– Стойте! Стойте! Остановитесь!

Просыпается и Веня. Мальчик испуган, не может сразу понять: где же мама?

– Мама, мамочка! Ты где? Вернись, мне холодно, мама…

Поезд умчался в ночь. Берта возвращается.

– Ну что, ты маленький? Мама здесь, мама никуда не денется. Спи, спи, Венечка. Хочешь чаю?

Веня:

– М-м-м – нет

Успокоившись, Веня засыпает. Берта не может спать. Думает, но дрёма, мал по малу, начинает одолевать. Неожиданно рядом раздается волчий вой. Берта дёргается так, что едва не будит Веню. Вой повторяется. Кажется, он совсем близко. Потихоньку  Берта выбирается из-под одеяла и подходит к окну. Но видно только заснеженную степь. Как вдруг, в дверь будки начинает скрестись волк. Берта осторожно подпирает дверь лопатой, вторую берет в руки и замирает в «карауле»

Сцена 61. Интерьер.Будка обходчика. Экстерьер. Будка обходчика.Утро.

В окошке светлеет.  Звук выстрела будит, заснувшую возле двери с лопатой Берту и больного Веню. Берта осторожно приоткрывает дверь. Залитая солнцем степь. Рядом множество волчьих следов. Раздается еще один выстрел. И буквально через минуту на одном из дальних холмов показываются верблюды.

Берта внимательно смотрит и понимает, что перед ней не дикие, а оседланные животные.  И она счастливо, как ребенок улыбается. Возвращается к Вене. Мальчику, увы, не стало лучше. У него по-прежнему жар.

– Мама, а я не умру?

Берта, в ее речи снова появляются одесские интонации:

– Нет-нет, теперь все будет хорошо. Какие глупости говоришь? Разве такие симпатичные молодые мальчики умирают? Нет.  Только такие старые калоши, как я. Но этого ты не дождёшься.

Она целует Веню и начинает собирать их вещи.

– Рядом селение, там люди. Там обязательно есть доктор или фельдшер. У него лекарства и ты сразу поправишься.

Веня:

– Мама, нет. Я не могу. Не пойду никуда. Здесь тепло, и мне плохо.

Берта выпрямляется и, подбоченясь, старается ободрить Веню:

– Ты, Вень, прекращай. Куда собрался? Большой мальчик, а не понимаешь… Кто тебя с температурой гулять-то пустит?  – укутывая сына

– Сейчас тепло оденемся и потихонечку понесу тебя. Потерпи, миленький! Я тебе настоящих верблюдов покажу…

Выходят. Берта аккуратно закрывает дверь будки. Привязывает к себе тюк с вещами. Сажает Веню на закорки.

Сцена 62. Экстерьер. Казахская степь. Утро.

Берта начинает путь. День по-прежнему солнечный и удивительно, что сверху идёт мелкий, как пыль, снег . Берта сворачивает с железнодорожных путей и проваливается по пояс. Укладывает мальчика на тюк с вещами и тащит сына и вещи волоком. Поднимается на холм и видит метрах в двух ста от себя несколько юрт.

Сцена 63. Экстерьер. Казахский поселок в степи. День.

Над юртами вьется дымок. Рядом стоят бараны, верблюды, лошадь. Ветер меняется, сторожевые собаки-пастухи чуют приближающихся людей и громко лают. Крупная собака-вожак подбегает к Берте и не даёт пройти дальше. Следом Берту с Веней окружают другие псы. Из юрт выходит несколько человек, все мужчины. Говорят на казахском. Старший громко и отрывисто кричит собакам. Лай прекращается. Но когда Берта пытается сделать шаг навстречу мужчинам собака-вожак вскакивает и угрожающе рычит. Мужчины продолжают разговаривать, размахивают руками и почему-то напуганы не меньше Берты с Веней.

Один, помоложе и, видимо, единственный, кто знает русский спрашивает:

– Откуда пришли? Что вам надо? Почему мальчик не ходит?!

Берта:

– Мы с поезда. Нам срочно нужна помощь, мальчик болен. Нужен врач и лекарства, у меня муж командир.

И в доказательство показывает руку с командирскими часами Григория. Казах  переводит ответ Берты.  Мужчины что-то обсуждают.

Толмач:

– Вы сбежали с эшелона? Как тебя зовут?

Берта:

– Берта, Берта Опельянц. Нет, мы не заключённые. Просто поезд остановился.
Буквально на минутку. Мальчик вышел и мы отстали…

Казахи выслушивают ответ и смеются. Толмач:
;
– О чем ты? Поезд здесь никогда не стоит. Правду скажи – вы немцы? Из Поволжья?

Берта:

– Нет, мы из Одессы. Мы не немцы. У меня муж армянин, военный. Он погиб. Сын заболел вот в дороге… Все думали, что тиф и высадили,

Говорит всё быстрее и быстрее, скороговоркой, взахлеб, будто боится, что не дослушают и не поймут главного:

– А у него просто простуда, жар. Нам малины надо, чаи; с малиной. Мёд. Чтоб ноги в тепле… И пройдет. У Вени каждый год так, горло слабое очень…

Веня громко кашляет. Этот новый звук настораживает собак.

Толмач переводит, что сказала Берта. Соплеменники внимательно слушают. После чего старейшина,  длинным шестом грозит Берте, плюётся  и ругается по-казахски.

Толмач:

– Вы немцы, ссыльные. У тебя и твоего сына тиф. Вы сбежали с поезда. Уходи женщина лучше сама. Быстрей. А то будем стрелять… Две недели назад тоже один сбежал – с ненавистью:

– Диверсант. Сука! Уходи! Быстро!

С порога юрты за разговором наблюдает маленькая девятилетняя девочка.  По команде собаки выпускают Берту из окружения, но преграждают ей путь к мужчинам. Свободна только дорога назад. Вышедшую из юрты девочку замечает молодой мужчина, что принимал участие разговоре. Он бежит к юрте. Подхватывает девочку, заносит  ее в юрту и выходит оттуда уже с ружьем. Вскидывает на изготовку, прицеливается и дважды стреляет Берте под ноги. Передергивает затвор, снова прицеливается.  Понятно, что это были предупредительные и следующий раз он выстрелит в них. Собак выстрелы «сводят с ума», казахам стоит большого труда удержать их от нападения на женщину с ребёнком.

На шум из юрты выбегают женщины, дети. Одна из них что-то спрашивает у старика. Берта в панике разворачивается и на руках с Веней начинает спасаться. Падает. Веня плачет, вырывается из рук матери. Помогает подняться, хватает тюк и они оба по глубокому снегу бегут туда, откуда пришли. Их сопровождают: собачий гвалт, крики людей, блеяние баранов и рёв верблюдов. Вслед раздается еще выстрел,  постепенно всё затихает.

Сцена 64. Экстерьер. Казахская степь. Дорога к будке обходчика. Вторая половина дня.

По глубокому снегу  бредут Берта с Веней.  Вене тяжело и в конце концов Берта берет его на руки. Будка обходчика.

Сцена 65. Интерьер. Будка обходчика. Вечер – Ночь.

Берта  вносит Веню. Начинает  укладывать мальчика. Ребенок тихонько всхлипывает. Веню знобит.

Берта:

– Потерпи, Венечка. Мама сама все сделает. Сейчас согреемся, заварим бульончик, и все у нас будет хорошо. Ты поправишься, мы найдем дедушку и будем снова жить вместе у моря. Долго- долго, счастливо-счастливо…

Растапливает буржуи;ку. Заваривает в котелке траву. Сахар кончился. Поит Веню отваром. Мальчик пьет. Его бросает в пот. За окном начинается буря. Будка скрипит под ударами ветра. Берта подпирает дверь лопатой. И они засыпают.

Берта просыпается от толчка. Веня скинул с себя одеяло и с кем-то воюет во сне:

– Отдай, Феля, это мое! Мама, она опять мою рыбу ест! Я хочу жаренных бычков и ситро!

Берта приподнимается, щупает сыну лоб. И не верит, щупает снова, целует лоб губками. Потом бережно укрывает Веню и улыбается. Жар у мальчика спал. Оглядывает будку в поисках еды. Ничего нет!

Веня продолжает разговаривать во сне:

– И еще люблю торт. Тот, который мама всегда готовит на день рождения. И больше всего в торте люблю заварной крем. Он сладкий и совсем не противный, я его могу весь съесть, даже без хлеба…

Берта будит Веню. Мальчик едва открывает глаза, но скоро от слабости проваливается в забытье. Силы оставляют его. Берта в очередной раз «переворачивает» всю будку вверх дном в поисках еды. Бросает взгляд на мешок. Развязывает его. Достает вещи, одну за другой. Достает и скрипичный футляр. Открывает. Разглядывает, гладит инструмент, повторяя обводы дек. Внимательно рассматривает свои руки. Разминает пальцы. И как-будто в благодарность за такую заботу пальцы, на глазах, становятся длиннее. Закрывает футляр. Проверяет спит, ли Веня. Осторожно, взяв лопату и скрипку, выбирается из будки. Неслышно закрывает дверь, стараясь, чтобы та не скрипела.

Сцена 66. Экстерьер. Будка обходчика. Дорога. Казахский поселок. Утро.

Ранее солнечное морозное утро. Берта оглядывается. Волков нет. Подпирает дверь будки лопатой снаружи. Убеждается, что дверь закрыта надежно. Какое-то время задумчиво смотрит на это сооружение. И убирает лопату, оставляя дверь закрытой только на крючок.

Бежит в направлении юрт. Проваливается в снегу. Поднимается и снова бежит. Возле самых юрт  переходит с бега на шаг, чтобы отдышаться и размять пальцы. Ветер всё время дует еи; в лицо, видимо, поэтому собаки учуяли её в последний момент. Но собаки ведут себя странно. Не лают. Не бросаются на неё. Молча, словно, зрители собираются они вокруг Берты в кружок. Берта останавливается буквально в метрах 10 от самой большой юрты. Раскрывает футляр. Достает скрипку. И начинает играть адажио Альбинони.

Через минуту из юрты выходят девочка с женщиной. Они слушают и поражены, тем вдохновением, с которым играет Берта. Льется музыка: светлая, нежная, лиричная. Из юрты выходят еще женщины и дети. Мелодия заканчивается и Берта отрывает от струн смычок, опускает скрипку.

Берта:

– Дайте, пожалуйста хлеба, у меня сын больной. А я Вам сыграю лучше чем в Москве, лучше чем по радио. Может у Вас мёд есть?..

И снова начинает играть. Одна из девочек скрывается в юрте. Мы с ней знакомы. Её унес в юрту тот, кто стрелял. Девочка выносит из юрты караваи; хлеба. Она несёт его Берте на вытянутых руках. Из-за юрты на коне вылетает казах-стрелок. Он видит “тифозную” Берту, к которой приближается его дочь. Срывает из-за спины карабин. И на вскидку, не целясь стреляет. Девочка от испуга роняет хлеб и падает. Через секунду падает и Берта. Кровь появляется у нее на груди. Скрипка  выпадает из рук.

Но собаки НИКАК не реагируют на выстрел! Более того, вожак не спеша поднимается, подходит к Берте и начинает облизывать ей лицо.

Сцена 67. Интерьер. Будка обходчика. Утро.

Берта открывает глаза. Она в будке. Рядом спит Веня. Рывком откидывает одеяло. Вскакивает. Хватается за мешок, развязывает и лихорадочно,  одну за другой,  достаёт из него вещи.  Добирается до скрипичного футляра. Открывает и… замирает.
Её состояние авторы описывать не берутся, ибо они не знают, что чувствует мать, когда Всевышний даёт ей шанс спасти своего ребёнка.

Скрипки нет.  Футляр заполнен слипшейся массой. Сахар, шоколад, карамель, орехи и, даже, мёд – всё то, что они взяли на одесском складе в последний день. Одна огромная слипшаяся конфета.

Просыпается Веня. Он открывает глаза и слабым, но абсолютно здоровым голосом произносит:;

– Доброе утро, мамочка, я очень хочу кушать.

Берта смотрит то на футляр, то на Веню. И начинает счастливо смеяться. Веня улыбается в ответ. Смех Берты переходит в рыдание. Она обнимает, целует Веню, прижимает сына к себе.

Веня гладит маму по голове и спрашивает:

– Мама, мамочка, ты что?! Все уже хорошо, я поправился, я здоров!

Берта, целуя его сквозь слезы:

– Да, да, мои; хороший, все хорошо. Все просто замечательно…

Поднимает глаза и, не обращаясь ни к кому, со слезами на лице, говорит  тихо, почти про себя:

– Она знала, Боже, как она могла знать?!

Сцена 68. Интерьер. Будка обходчика. Утро следующего дня.

Та же будка. Светло. Уютно трещит буржуйка. Веня в свитере, бодро отхлебывает из кружки чаи; и с аппетитом облизывает огромный кусок сладости. На него смотрит Берта.

У нее в руках тоже кусок сладкой массы.

Берта говорит, радостно и безмятежно:

– Не торопись, лопнешь!

Дверь будки распахивается, Веня смеётся. Берта оглядывается, в дверном проеме появляется голова верблюда. Животное тянется к куску сласти в руке Берты.
Она отводит руку со сладким  и легонько шлепает верблюда по морде другой рукой:

– Пошел, скотина, пошёл вон!

За будкой непонятный шорох.  Резкий мужской окрик на казахском  и верблюд ретируется. Выйдя из будки Берта видит удаляющегося казаха, а на пороге стоит мешок с хлебом.

Сцена 69. Экстерьер. Железнодорожные пути рядом с будкой обходчика.День.

Солнечный зимний день. Железнодорожные пути забаррикадированы всем, что нашлось в будке обходчика. Реальной опасности псевдобаррикада для поезда не представляет. Скорее её можно назвать сигнальным огнём, просьбой остановить состав. На путях Берта и Веня. Они держатся за руки. К ним приближается поезд. Останавливается в метрах десяти. Из кабины паровоза выскакивает пожилой машинист и с громким мат-перематом бежит к ним:

– Вы что себе позволяете?! Офонарели? Гражданскую вспомнили?! В басмачей играем?! К стенке поставлю!…

Спотыкается и падает. Веня смеется. Берта держится спокойно,  с достоинством и лёгкой иронией:

– Уважаемый, вы женщину с ребенком, жену офицера до Алма-Ата не подбросите?!

Машинист поднимается, отряхивает снег. Пристально смотрит на странную пару, возникшую посередине степи вроде как ниоткуда. Снимает шапку и говорит.

– Ладно, садись, о чем речь, если надо!

По заснеженной бескрайней степи идёт поезд. Камера поднимается, пока он не становится маленькой черной точкой и исчезает. Падает снег.  Снежинка подлетает к объективу и долго кружится. Мы видим все ее детали.

Конец

написано летом 2006-го