Котя, Котенька, Котэ, ты растешь стремительно и семимильно, под облака. Так много хочется рассказать тебе, о многом поведать. Начнём с того, чего ты не увидишь. Ты не выпьешь кваса из большой грязно-желтой бочки, вокруг которой в августе вьются осы. Толстая тётка в когда-то белом халате яростно моет кружки. Она слегка раздражена. Её угнетают жара, необходимость стоять на ногах и очередь. Мысли её далеко. Вода брызжет ей на руки и желтой пенистой струйкой стекает в сток на дороге. Палит.Первым к квасу стоит большой дядька, с большой трёхлитровой банкой в авоське. Авоська… Как бы проще тебе обьяснить это, Котя? Представь, сумку для покупок, сделанную из рыболовной сети. Такая легко умещается в самом маленьком кармашке. Дядьке тоже жарко. Подмышками у него выступили пятна. Он снимает со лба соломенную шляпу и вытирает платком лысину. Хрипло и тяжело дышит. Спереди на его рубашке орденские планки. Это означает, что он ветеран или блокадник. Я совершенно не разбирался в планках и потому всегда путал блокадников с ветеранами. Нехорошо, но правда.Банка наполняется квасом. Вот он только на донышке. Треть. Половина. Банка сужается кверху, и квас бежит на свободу. Тётка стряхивает пену вместе с осой с горлышка. Квас сладкой струйкой стекает по банке, и дядька закрывает её пластмассовой крыжкой. Закрыв, заказывает себе большую кружку. Это задерживает очередь. Но тебе уже все равно, ты следующий.
Важно подходишь. Бросаешь желтый трехкопеечный медяк в теткину тарелочку, и через десять секунд у тебя в руках холодное счастье. Ты отходишь в сторону, бережно неся кружку впереди. Пузатая, как бочка, она покрывается испариной. Почему дома никогда не пьют из таких красивых кружек, а мама вообще считает их дурным тоном? Мелкими глоточками ты не пьешь, смакуешь до дна счастье…
Ты не выпьешь томатный сок из стеклянного треугольного сосуда. Не добавишь туда аллюминиевой ложкой соль. Не размешаешь ее и не вытрешь потом красные усы под носом. Не увидишь прилавок, а на нём лишь маргарин да кости коровы, убитой еще древними римлянами, и… и всё, Котя. Не поедешь с родителями покупать школьную форму в Белоруссию, потому что в Берлине ничего нет. Не рванешь на стареньких «жигулях» в Зарасай за «хорошей литовской сметаной» и таким же творогом. Кстати, жигули, Котя, это не то, что ты можешь подумать, вовсе нет. Это автомобиль. И даже трехмесячных летних каникул после школы у тебя не будет.
Едва ли ты посмотришь «Кавказскую пленницу», «Бриллиантовую руку», «Осенний марафон» и «Служебный роман», «Белорусский вокзал» и «Белое солнце пустыни», «В бой идут одни старики» и «Формулу любви», и много чего ещё. Ты не помчишься к телевизору, чтобы успеть к началу «Семнадцати мгновений весны». В шестилетнем возрасте не будешь знать, кто такие Штирлиц, Мюллер, Шеленберг, Геббельс, Гиммлер и Кальтенбрунер. Чем бригаденфюрер отличается от штандартенфюрера и что это вообще такое?
Ты не заплачешь вместе с улетающим в небо Олимпийским Мишкой. Не увидишь, как Сальников первым из всего человечества проплыл полторашку метров быстрее пятнадцати минут. Возможно, ты не прочтешь «Двенадцати стульев» и тебя оставит равнодушным горинско-захаровский «Тот самый Мюнхаузен».
Бог мой, Котя, даже гладиолусы в школу на первое сентября ты не понесёшь. Не влюбишься в Красную Шапочку Яну Поплавскую. Какой, Котенька, она стала сейчас! Это отступление к предыдущему письму о теле: береги его!
Не споёшь «взлетая выше ели, не ведая преград». Тебя не отправят летом в Лотос собирать малину. И ты не станешь писать в ведро, чтобы ягоды стали тяжелее и тебе больше заплатили. Я, Котя, даже не знаю, прочтешь ли ты Робинзона Крузо, а если прочтешь, то на каком языке? Но, если ты станешь хорошим человеком, малыш, так ли важно все это?
Однако, помни, дружок, в этом, всём – юность твоих родителей, их любовь к тебе, которые не изменишь.
16. September 2008 03:05